Смерть после

Савинов Владимир

– Какая драма, – иронично подытожил Бродвуд. – Очень проникновенно. У меня даже возникло подозрение, что вы хотите втереться ко мне в доверие. По заданию Кросса, вероятно?

Доктор Уилкокс отвел взгляд.

– Э… ну да, он просил меня… но нет, он уверен, что убийца – вы, а я чувствую, что нет.

– Почему нет?

– Да потому что вы таков, как вы есть. Вы ни за что не станете надевать маску и играть роль. Я думаю, вы просто неспособны врать. И я хочу помочь вам. Понимаете?

Бродвуд был откровенно изумлен обвинением в том, что он «просто не может врать», кроме

того он абсолютно не понимал как ему может помочь этот ненормальный старик.

– Ну… ну, не знаю… – замямлил Уилкокс, когда Бродвуд осведомился на какую помощь он может рассчитывать. – Я попытаюсь убедить Кросса…

– Убедить? – Бродвуд фыркнул. – Не говорите ерунды, доктор, убедить Кросса вам точно не по силам.

– Вы так думаете? Я не так прост, как вам кажется.

– Вы все-таки сумасшедший, – сделал заключение Бродвуд. – Маска, это, или нет, но шизофренией от вас разит на милю.

– Увидите, Кросс придет и скажет, что ошибался! – не унимался Уилкокс. – И он отпустит вас.

Но ничего подобного, конечно, не произошло. Дилан Кросс действительно пришел спустя несколько дней после заявления Уилкокса, но совсем не для того, чтоб выпустить Бродвуда на свободу.

– Война окончена, мистер Бродвуд, – торжественно объявил он с порога. – Судан наш. Лорд Китченер покрыт славой, часть армии возвращается домой. Что бы там ни творил этот Ангел Смерти, все его проделки теперь не стоят ореховой скорлупы. Но следствие продолжается и будет продолжаться, до тех пор, пока этот мистический проказник не будет изобличен, а это значит, что ваша изоляция продлится еще очень и очень долго, – Кросс заглянул Бродвуду в глаза. – Или может вам есть что рассказать?

Бродвуд источал мрачное веселье.

– Признайте, Кросс, – сказал он, – ничего, кроме признания вы от меня ждете. Вы всерьез полагаете, что сидя здесь, я смогу вспомнить что-то такое, чего не заметил еще тогда, в Судане? Ха! Нет, не думаю. Вы ждете исповеди. Но если я признаюсь, вместо изоляции меня ожидает петля, не так ли?

– Так, – легко согласился Кросс. – Но, если дело останется на месте, ваша изоляция будет продолжаться не здесь, в тепле и уюте, а в холодных подземельях тюрьмы. Ни книг, ни хорошей еды там не будет, – Кросс наклонился к Бродвуду и с ядовитым торжеством добавил: – Вы сгниете заживо в собственном дерьме.

– Очаровательные перспективы, – Бродвуд улегся на койку и потянулся. – Хотите сказать, петля – очень даже выход?

– Почему бы и нет?

– А может быть потому, – Бродвуд подложил руки под голову и закинул ногу на ногу, – что я не Ангел Смерти?

– Да неужели? – Кросс так и сочился ядом. – Я тут откопал кое-что очень интересное… ваше старое прозвище.

– Какое из? – без интереса уточнил Бродвуд.

– Не догадываетесь? – прошипел Кросс. – Дам подсказку: то, что привязалось после взятия Фиркета.

– И это вы будете считать доказательством? – зевнув, осведомился Бродвуд.

– Ну, знаете, мы тут ищем Ангела Смерти, было бы слишком опрометчиво не учесть, что вас, главного подозреваемого когда-то величали, – Кросс сделал паузу, – Жнецом.

– На то были причины, – сказал Бродвуд потолку.

– Я

знаю три из них: ваша худоба, ваша трость с набалдашником в форме черепа и то, что вы каким-то образом умудрились шестью выстрелами убить семерых.

– Второе из перечисленного не причина, а следствие, – Бродвуд продолжал говорить с потолком, – трость мне подарили мои офицеры уже после того, как я получил это прозвище и именно из-за него.

– Вы не устаете удивлять меня, – произнес Кросс, со злобой глядя на Бродвуда. – Вам гнить в тюрьме, а на вашем лице ни следа тревоги.

– Мой секрет прост: я невиновен.

– Не верю, – заявил Кросс.

– Напрасно.

– Да ну? Хм. А может, вы надеетесь сбежать? – Кросс прищурился. – Даже не думайте. Вы и представить не можете, сколько агентов вас на самом деле стерегут.

– Удивить вас? Двое в коридоре, двое в холле на первом этаже, минимум двое постоянно крутятся на улице, прямо под моим окном, трое в здании напротив. Всего, выходит, девять-десять человек. Я твердо знаю свои силы, сбежать при таком раскладе у меня нет ни единого шанса. Буду сидеть здесь… – Бродвуд пожал плечами, – и, скорее всего, ждать чуда.

– Что ж, ждите чуда, мистер Бродвуд, – прошипел Кросс, – только вы все равно сгниете в тюрьме.

– Вам же хуже.

Кросс фыркнул.

– Это почему?

– Потому что я невиновен. Я стану триумфом вашей несостоятельности.

– Вы уже расписались в собственной несостоятельности, – рявкнул Кросс. – Там, в Судане.

– О, так мы будем в одном клубе?

Кросс выругался и, уходя, громко хлопнул дверью. Бродвуд какое-то время продолжал лежать и смотреть в потолок, затем встал, прошел по палате взад-вперед, замер, закрыл глаза и стоял так, вытянув руки по швам, вытянувшись и глубоко дыша.

– Нет, – сказал он самому себе и открыл глаза. – Не получается.

Он вдруг схватил ближайший к себе стул и в один стремительный бросок разнес его в щепки. Не прошло и трех секунд, как явились двое агентов с револьверами наголо. Бродвуд сделал шаг им навстречу, вырвал оружие у того, что был к нему ближе, саданул его рукоятью по лицу, толкнул на второго, легко обезоружил и его, затем пинками вытолкал агентов в коридор, вышвырнул им вслед их оружие и захлопнул дверь.

Когда спустя полминуты в палату ворвалось полдюжины скотланд-ярдцев с револьверами и решительными выражениями лиц, Бродвуд уже вновь преспокойно лежал на своей койке, закинув ногу на ногу, и листал сборник стихотворений Джорджа Байрона.

Даже не взглянув на агентов, он с выражением зачитал:

– Конец! Все было только сном.

Нет света в будущем моем.

Где счастье, где очарованье?

Дрожу под ветром злой зимы,

Рассвет мой скрыт за тучей тьмы,

Ушли любовь, надежд сиянье…

О, если б и воспоминанье! («Воспоминание», Джордж Байрон, 1806)