Смерть после
Шрифт:
Глава 4
Утро следующего дня было ярким и прозрачным, ветер влажно дышал с востока, тянул по ясно-голубому небу хлопья легких, как сон облачков, наполнял воздух свежестью и прохладой. Полковник Бродвуд возлежал на заваленной пестрыми подушками софе, в тени огромной пальмы в дюжине шагов от входа в командирскую палатку. Практически каждое утро он коротал именно так, на воздухе, утопая в подушках: читая книги, чистя оружие, или просто глядя на Нил, протекающий
Бродвуд был по-обычному взъерошен и небрит, на нем была рубашка с распахнутым воротом, белая, дышащая чистотой, тщательно заправленная в черные с алыми швами офицерские брюки. Его красный кавалерийский мундир с медно-золотыми пуговицами и эполетами, черным воротником и такими же черными манжетами висел на спинке софы подчеркнуто небрежно.
Перед софой стоял приземистый бочонок, на котором были разложены щеточки и тряпочки для чистки оружия, патроны и разобранный револьвер Веблей, который был модифицирован уже столько раз, что никто, даже сам Бродвуд не знал, какая именно модель Веблея была под оберткой этого изящного вороненого револьвера с щечками рукояти из настоящего цейлонского черного дерева и корпусом отполированным до маслянистого блеска.
Бродвуд самым тщательным образом прочистил и смазал свое оружие, и уже вкладывал в барабан патроны, когда к нему приблизились двое. Один – долговязый британский офицер в униформе цвета хаки и пробковом шлеме, со смуглой кожей, лицом воинственным и мужественным, глазами серыми, как справедливость и волосами исключительной черноты. Другой – чернокожий, завернутый в непонятную одежду и увешанный костяными бусами и браслетами, с обезьяньим лицом, прищуром хищной птицы, волосами рыже-коричневыми, жесткими и взъерошенными, словно застывшая на пике шквала волна.
– Это вы полковник Бродвуд? – спросил тот, что был британцем.
Бродвуд с интересом осмотрел незнакомца – руки его при этом продолжали заряжать револьвер – и кивнул.
– Лейтенант Бутч Хорнсби! – отрапортовал офицер. – По приказу генерала Герберта Горацио Китченера поступаю под ваше командование.
– Ага, – сухо буркнул Бродвуд. – Можно было не так громко, но с другой стороны, переспрашивать я точно не стану. А вот эта нелепая штуковина рядом с вами, полагаю, бишаринский следопыт?
Лейтенант Хорнсби покосился на Бродвуда с тем слегка одурелым выражением лица, какое бывает практически у каждого впервые услышавшего его далекие от учтивости речи.
– Да, это бишарин, – подтвердил офицер. – Сулейман Альханатлех. Он тоже готов вам служить.
– Очаровательно, – все так же бесцветно произнес Бродвуд, закончил заполнять каморы барабана патронами, защелкнул рамку револьвера и вложил его в кобуру, висящую на спинке софы рядом с мундиром. – Что ж, пойдемте. Не стоит, думаю, обсуждать подробности нашего дела прямо здесь у всех на виду.
Он встал,
Командирская палатка была светлой и просторной, здесь стояло несколько соф, точь-в-точь на какой провел утро Бродвуд, дюжина прямых аскетических стульев, и в центре три составленных вместе раскладных стола. Углы палатки были заставлены бочонками и сундуками, на деревянных подпорках и под потолком висели масляные фонари, а почти на всех поверхностях стояли свечи в простецких канделябрах.
Открыв один из сундуков, Бродвуд выудил на свет темно-зеленую винную бутылку, достал мутные бокалы, расставил их на столе, зубами вытащил пробку и разлил яростно-красный напиток, щедрее всего плеснув себе.
– Бокалов пять, – заметил лейтенант Хорнсби. – Мы ждем еще кого-то?
– Моих офицеров. Работы будет много, втроем не управимся.
– Вот как? – брови Хорнсби дернулись. – Так вы знаете, с чего начать?
– Что-то вроде, – Бродвуд поднял бокал и понюхал содержимое. – Очень ароматное. Мускат… или мускус… всегда их путаю. Выпьем?
Хорнсби поднял один из бокалов, что-то отрывисто сказал Сулейману по-арабски – темнокожий зашипел, точно змея, Хорнсби проговорил еще что-то, Сулейман дернул головой, и неуклюже схватил бокал.
– Ваше здоровье, – сказал Бродвуд.
Он поднес бокал к губам и залпом оприходовал, по меньшей мере, половину, Хорнсби сделал небольшой глоток, Сулейман тряхнул бокалом, подражая англичанам, и поставил его на стол.
– Смотрите не спейтесь, – порекомендовал Бродвуд. – Особенно обезьяна.
– Ему нельзя. Это противоречит его вере.
– Глупая дикарская вера, – Бродвуд поморщился. – Мерзость какая. По-английски он понимает?
– Немного. Но он быстро учится. У него удивительные способности к языкам, арабскому его никто не учил, но он владеет им в совершенстве. Помимо того, знает, наверное, половину кушитских языков. А их немало. Удивительный человек.
– Жаль, пьяница, – буркнул Бродвуд. – Но ладно. Мне вот что непонятно, бишарины… разве это не один из кланов беджа?
– Так и есть.
– Но беджа, если я не путаю черта с дьяволом, стоят под знаменами Махди, нет?
– Да, беджа примкнули к махдистам, причем, еще в самом начале, – Хорнсби посмотрел на Сулеймана, потом вновь на Бродвуда. – Но Махди не лучшим образом обошелся с бишаринами после взятия Хартума. Сулейман и многие из его братьев попали в немилость и были брошены умирать в темницы Омдурмана. Он один из немногих кто выжил. Сейчас смысл его жизни отомстить махдистам. К тому же своим выживанием он обязан именно европейцу. Вернее европейке. Заключенных практически не кормили, но одна девчонка лет десяти из белых порой носила воду и пищу ему и его братьям.