Смерть постороннего
Шрифт:
Под рекламным щитом остановился набитый 62-й автобус. Из него выбрались несколько пассажиров и он сразу тронулся. На остановке осталась стоять сердитая толпа. Автобус свернул вправо и покатился вниз по Владимирскому спуску.
Виктор, проводив его взглядом, тоже пошел вниз по спуску, на Подол.
Остались позади нижняя станция фуникулера и Речной вокзал. Владимирский спуск выровнялся и влился в улицу Сагайдачного.
Виктор остановился возле бара "Бахус". Зашел.
Взяв стакан красного сухого, он уселся за столик. Пригубил вина и вздохнул.
– Почему именно
– думал он.
– Почему не собачье? Или, может быть, овцы?..
За соседним столом кампания ребят вливала водку в бокалы с пивом.
Виктор сделал еще один глоток. Язык ощутил приятную терпкость вина. На смену волнению и нервно метавшимся мыслям приходило спокойствие.
– И действительно, - продолжал думать он.
– У пингвина гораздо больше общего с человеком, чем с собакой или овцой. Оба они - и человек, и пингвин - животные вертикальные, стоящие на двух вместо четырех... Да и пингвин, в отличие от человека, кажется никогда не имел четырехлапых предков.
И Виктор вспомнил рукопись Пидпалого - единственное, что он прочитал в своей жизни о пингвинах. Вспомнил, что у пингвинов отцы воспитывают и выращивают своих детей и при этом из года в год остаются верными мужьями. Вспомнил, что пингвины хорошо ориентируются по солнцу, что у них врожденное чувство коллективизма... Вспомнилась квартира Пидпалого, запах дыма... И мысли снова вернулись к Мише.
Виктор допил стакан и взял второй. Кампания ребят, пошатываясь, вышла из бара. Виктор остался один. Посмотрел на часы - полпервого. В бар заглядывало солнце и его лучи, падая на стол, за которым сидел Виктор, опрокидывали силуэт стакана и создавали маленькие тени рассыпаных по столу крошек.
– Надо делать ему операцию, - думал, пьянея, Виктор.
– Пускай они сами все делают, пускай! Денег должно хватить. Деньги можно взять из сумки на шкафу. Ничего, что это Сонины...
Вернувшись домой, Виктор, не обедая, улегся спать. Нины с Соней не было.
Проснулся к четырем. В голове шумело.
Заварил кофе. Уселся на свое место.
Когда шум в голове затих и кофейная горечь немного его взбодрила, снова задумался о Мише. Но вместе с винными парами его покинула самоуверенность. И он, вытащив из-под стола пишмашинку, попробовал отвлечь себя работой. Вспомнил утренний звонок главного. "Да, - подумал.
– Он прав. Надо исправляться..." И замер перед машинкой, перед белым листом бумаги, ожидавшим текста.
Взял в руку папку. Просмотрел досье. Только одно оставалось еще неиспользованным и он вчитался в текст.
Вскоре вернулись Нина с Соней.
– Мы у Сережиной мамы были, - сказала она, раздевая Соню.
– Она волнуется: Сережа уже две недели не звонил...
– Как Миша?
– спросила Соня, зайдя в носочках на кухню.
– Иди одень тапочки!
– строго сказал ей Виктор.
– Врач обещал его вылечить, - добавил он уже вослед Соне, послушно вытаскивавшей из-под вешалки свои тапочки.
– Но ему пока придется остаться в больнице...
– А мы можем к нему поехать?
– спросила Соня.
– Нет, - ответил Виктор.
– Людей туда не пускают...
66
Прошел день, но Виктор все еще не
Нина с Соней где-то гуляли и, воспользовавшись их отсутствием, Виктор пересчитал Сонины доллары - оказалось сорок с лишним тысяч. Затянув пачку резинками обратно в толстый "кирпич", он положил их на место. Потом пересчитал собственные деньги, большую часть из которых заработал пингвин. Почти десять тысяч.
– Надо звонить...
– прошептал он себе и тут услышал звонок в дверь.
Неразговорчивый курьер - мужчина пенсионного возраста в старом драповом пальто - взял у него папку, положил ее в свой портфель, а Виктору передал другую. Кивнул и поспешил вниз по лестнице.
Посмотрев ему вслед, Виктор вернулся в квартиру. Бросил папку на кухонный стол. В гостинной подошел к телефону и снова растерянность овладела им. Что-то останавливало его.
– Надо звонить.
– Шептал он себе и не двигался с места. Только смотрел на телефон, словно аппарат мог сам позвонить куда надо и что надо сказать.
Наконец он набрал номер лечебницы. Попросил к телефону Илью Семеновича и с удивительным облегчением вздохнул, услышав, что Илья Семенович вышел.
В этот день он больше не звонил. Он сел за работу и к приходу Нины с Соней написал три "крестика". Оставалось написать еще два и можно будет звонить главному. Пускай увидит, как он теперь быстро работает!
На следующее утро позвонил Леша.
– Старик. Завтра очень серьезные похороны, - сказал он.
– Боюсь, что эти похороны пройдут без пингвина, - проговорил в трубку Виктор и вздохнул.
– Он как раз на последних похоронах простудился и теперь неизвестно - выкарабкается или нет...
Виктор рассказал обомлевшему от новости Леше все, что произошло.
– Послушай, - сказал Леша.
– Если я виноват, дай мне с этим разобраться. Где он сейчас?
Виктор продиктовал Леше телефон Ильи Семеновича.
– Добро, я тебе позвоню!
– сказал на прощанье Леша.
– Не грусти!
Вечером он действительно позвонил.
– Все будет в порядке, - обнадеживающе сказал он.
– Ребята берут на себя финансовую сторону и все, что касается операции. Твой Илья Семенович - нормальный мужик. Он теперь будет сам каждый день тебе звонить и обо всем рассказывать... Кстати, может ты сходишь со мной завтра на похороны? Потом посидим на поминках...
– неожиданно спросил Леша.
– Я что - пингвин?
– грустно произнес Виктор.
Вернувшись на кухню к пишмашинке, Виктор вместе с внезапно появившейся надеждой ощутил и тревогу. Какие-то ребята - вообщем он догадывался, что это за ребята - решили заплатить за операцию и, судя по всему, взяли на себя поиски донорского сердца...
Виктор не любил фильмов ужасов, но нынешняя ситуация вызывала в нем ощущения именно такого фильма.
Мотнув головой, Виктор отогнал от себя эти ассоциации и его мысли снова вернулись к "ребятам". Почему они решили все взять на себя? Они что, такие добрые? Или очень любят животных?.. Они в чем-то перед ним, Виктором, в долгу? Или в долгу перед пингвином?...