Смерть ради смерти

Ольга Красникова в сердцах швырнула на рычаг телефонную трубку.

– Опять? – хмуро спросил муж.

Ольга молча кивнула. Вот уже две недели какой-то человек одолевал их телефонными звонками, угрожая рассказать их сыну Диме о том, что они его когда-то усыновили, если Красниковы не заплатят ему десять тысяч долларов.

– Хватит, Оля, надо поговорить с Димой. Нельзя скрывать это до бесконечности.

– Да ты что? – всплеснула руками

– Как ты не понимаешь, – разозлился Павел Красников, – мы не должны позволять себя шантажировать. Мы же повесим себе ярмо на шею на долгие годы. Где мы возьмем такие деньги? А если он и дальше будет требовать? Из дома начнут исчезать вещи, мы станем экономить на еде и на всем необходимом. И как мы это объясним сыну? Все равно придется рассказывать правду.

Ольга тяжело опустилась на стул и заплакала.

– Но… я не знаю как… Такой возраст… Ты же видишь, как ему сейчас трудно, у него ломается характер. Эта история с джинсами… Как он отнесется, если мы ему расскажем? Паша, я боюсь. Может, не надо рассказывать?

– Надо, – жестко ответил Павел. – И я сделаю это немедленно.

Он решительно вышел из кухни, оставив плачущую жену в одиночестве.

Пятнадцатилетний Дима сидел в своей комнате за уроками. Высокий, нескладный, он со своей длинной, по-детски тонкой шеей и ботинками сорок четвертого размера был похож на страусенка. Всегда был тихим домашним мальчиком, и вот, пожалуйста, эта дурацкая и совершенно непонятная история с джинсами, которые он пытался украсть в магазине. Попался он сразу же, его схватили за руку продавщицы, тут же вызвали милицию, составили протокол, а паренька отправили в камеру. Ольга с Павлом подхватились, заняли денег, заключили соглашение с адвокатом, который взялся быстренько вытащить мальчика если уж не из уголовного дела, то хотя бы из камеры. Родители долго ломали голову над тем, что же вдруг случилось с их домашним, тихим и послушным сыном. Сам Димка ничего членораздельного объяснить не мог. Было это четыре месяца назад, и с тех пор Дима Красников стал еще тише, еще послушнее, даже учиться стал вроде получше. Похоже, он и сам не понимал, что на него тогда нашло…

Павел решительно вошел в комнату сына и уселся на диван.

– У меня к тебе серьезный разговор, Дмитрий.

Мальчик оторвался от тетрадки и с опаской поглядел на отца.

– Ты, наверное, не знаешь, но у нас с мамой неприятности, – начал Красников.

– Это… из-за тех джинсов? – робко предположил Дима.

– Нет, сынок. Нам вот уже две недели звонит какой-то человек и вымогает деньги. Большие деньги, десять тысяч долларов.

– За что?! – ахнул Димка. – Вы что, преступники?

– Как тебе не стыдно, Дмитрий, – строго произнес Павел. – Ты и в мыслях не должен такого допускать. Дело в другом. Ты помнишь, что у твоего дедушки Михаила, маминого отца, был брат Борис Федорович? Он был намного старше твоего дедушки и умер, когда ты еще не родился?

– Да, вы мне рассказывали. Я и фотографии видел в альбоме.

– А ты знаешь, что у дяди Бориса, вернее,

– Да, мама говорила, что она тоже умерла давно.

– Так вот, она умерла, когда рожала сына. Его назвали Димой.

– Как меня? – удивился мальчик.

– Не КАК тебя. Просто – ТЕБЯ.

Дима нахмурился и сосредоточенно уставился в лежащий перед ним учебник физики.

– Я не понял, – наконец выдавил он, не поднимая глаз на отца.

– Твоя мама умерла, сынок, – мягко сказал Павел. – И мы тебя усыновили. Пришло время рассказать тебе об этом.

Дима снова умолк надолго, переваривая услышанное и стараясь не глядеть на Павла. Молчание становилось тягостным, но Красников-старший не мог придумать, как его прервать, чтобы не причинить ребенку еще большую боль.

– А мой отец? – подал голос Дима. – Он кто?

– Ну какое это имеет значение, сынок, – ласково сказал Павел. – Твоя мама не была замужем, и твой отец, вполне возможно, даже не знает о твоем существовании. Твои родители – мы, Красниковы. Ты был у нас на руках с момента рождения, ты носишь нашу фамилию, мы вместе прожили пятнадцать с лишним лет, это ведь немало, согласись. И ты уже достаточно взрослый, чтобы можно было говорить с тобой открыто, не обманывая.

– Значит, я вам совсем неродной? – упрямо спросил Димка.

– Глупости, – отрезал Павел. – Во-первых, Вера была двоюродной сестрой мамы, так что кровное родство у нас есть. А во-вторых, что такое «родной – не родной»? Родной – это человек, которого ты любишь, близкий тебе, дорогой человек. А в том, что для нас с мамой ты близкий, любимый и дорогой, нет никаких сомнений. Так что ты в полном смысле слова наш родной сын. И не смей никогда думать по-другому.

– Хорошо, папа, – почти шепотом ответил мальчик.

Павел поднялся. Он был человеком добрым, но несколько суховатым, и сейчас растерялся, потому что не знал, что нужно делать дальше.

– Тебе, наверное, нужно побыть одному, подумать над тем, что я сказал, – неуверенно произнес он. – А я пойду к маме, она очень переживает.

Ольга стояла на кухне с опухшими от слез глазами и нервно перетирала полотенцем только что вымытую посуду.

– Ну что? – кинулась она к мужу. – Сказал?

– Сказал.

– И как он?

– Трудно сказать. Думает.

– Но он не плачет? – встревоженно спросила она.

– Кажется, нет.

– Ой, господи, – простонала Ольга, – за что нам такое испытание! Чем мы провинились? Только бы он сейчас не замкнулся, не отошел от нас, не считал нас виноватыми.

– Ну что ты такое говоришь, – возмутился Павел. – Почему он должен считать нас виноватыми? В чем?

– Да разве я знаю? – горестно махнула она рукой. – Разве можно понять, что у них в голове делается?

Она принялась накрывать стол к ужину, достала из холодильника сковороду с жареным мясом, нарезала хлеб. Через некоторое время робко сказала:

– Надо звать Димку ужинать. А я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Не знаю. Страшно. Боюсь с ним встречаться. Может, ты позовешь?