Смерть раненого зверя с тонкой кожей
Шрифт:
– Так, погодите минуту, – вмешался министр, – таких браслетов в мире наверняка не один.
– И тысячи деловых кейсов, – добавил Смит.
– Конечно, это все подозрительно, – сказал министр, – но, возможно, – это могло быть просто совпадением.
– Согласен, – сказал начальник Департамента, – по случайному стечению обстоятельств, совпадению судьбы и генетики, я мог бы быть Элизабет Тейлор.
– В любом случае, у нас нет доказательств. Совершенно нет никаких доказательств.
– И весьма кстати, не так ли? – заметил Смит. – Иначе
– Я просто не могу думать об этом, – сказал министр.
– Знаете, – сказал Смит, – мне снова начинает казаться, что идея замочить Нжала, возникшая у нас пару лет назад, не была такой уж плохой.
– Смит, – сказал начальник Департамента, впервые за многие годы называя его по фамилии, – довольно эпатажа. Особенно в присутствии министра Короны.
Министр посмотрел на них взглядом, выражавшим, как он надеялся, скрытую неприязнь. Эти ублюдки посылали его вежливо и лицемерно, как это делают все секретные службы.
Довольно долго Элис и Эббот сидели на диване и смотрели телевизор, потом Элис его выключила.
– Почему положительные герои всегда попадают в злодеев, а злодеи всегда промахиваются? Я имею в виду в перестрелках.
– Потому что положительные герои лучше стреляют, дорогая. И потом, что стало бы с сериалом, если бы кто-нибудь всадил пулю в голову главного героя во второй серии?
– Но ведь это не имеет ничего общего с реальной жизнью.
– А кому нужна реальная жизнь, отвратительная, жестокая и короткая, после утомительного рабочего дня в офисе, на заводе или где бы то ни было еще? Все, что им нужно, – это вымысел. Да и почему нет?
– Все, что нужно мне, – это кофе. Ты как?
– Отлично.
– Давай попьем кофе на кухне. Mне нравится кофейничать на кухне.
Они выпили по чашке кофе в крошечной кухне, сидя друг напротив друга за крошечным столом.
Она повернула голову к клетке с канарейкой.
– Ты знаком с Соломоном?
Эббот кивнул:
– Мы встречались.
– Раньше он пел как сумасшедший. Все время. А теперь не поет вообще.
– Может быть, он охрип.
– Я раньше думала, что это как-то связано с тобой. Он перестал петь примерно тогда, когда ты уехал в Африку. Я надеялась, что теперь, когда ты вернулся, он снова запоет.
– Не уверен, что вижу в этом логику. Разве что он безумно в меня влюбился.
– Логика тут ни при чем. У меня просто было чувство, что, если бы он снова запел, это было бы добрым знаком. А теперь ты вернулся, и это хороший знак, вот я и думала, что он снова запоет. Разве ты не понимаешь?
– Да. Да, конечно, – сказал Эббот, ничего не понимая.
Она посмотрела на птичку.
– Пой, Соломон. Спой хоть что-нибудь.
Но канарейка только расправила крылышки, почистила перышки клювом и продолжала молчать.
– И не нужно, пожалуйста, шутить насчет Песни Соломоновой.
– Ты сегодня какая-то очень чувствительная.
Она глотнула кофе и пригладила волосы.
– Ты
Он помедлил с ответом:
– Я знаю, что ты мне нравишься. Ты очень много для меня значишь. Но я не думаю о тебе постоянно и не буду воспевать в сонетах твои брови. Но какого черта, слова все равно ничего не значат!
– Они значат много для женщины.
– И всегда фальшиво звучат из уст мужчины. Послушай, мне нравится быть с тобой, нравится, когда ты рядом, и, – почти с неохотой, – я не хочу тебя потерять.
Она по привычке смотрела вниз. Ее сердцу неожиданно стало тесно в груди. Впервые в жизни она почувствовала, что почти любима мужчиной, и не могла произнести ни слова.
Спустя некоторое время он сказал:
– Завтра мне нужно сделать несколько звонков, а потом кое-куда сходить.
Он допил свой кофе:
– Возможно, меня не будет день-два. Но после этого все будет кончено.
– Может быть, я съезжу завтра навестить маму, – сказала она.
– Это неплохая идея.
Ее волосы снова упали на лицо, и она в который раз убрала их за уши.
– Завтра, – сказала она. – Завтра, завтра.
Она помотала головой, и ее волосы снова выбились из-за ушей.
– А есть ли у нас с тобой это завтра?
Эббот уже собирался сказать что-то вроде "я надеюсь", или "может быть", или "если повезет", но вдруг заметил, что она чуть не плачет.
– Конечно, оно у нас есть, – сказал он, стараясь успокоить ее теплотой и уверенностью в голосе. – Но не здесь.
– Ты ведь не имеешь в виду Южную Америку со всеми этими военными преступниками?
– Нет, – улыбаясь, ответил он, – не Южная Америка. Другая страна.
– И мы там будем в безопасности?
– Жить долго и счастливо до конца своих дней.
– Пожалуйста, не шути об этом.
Элис снова чуть не плакала. Ричард наклонился вперед и взял ее лицо в свои руки.
– Когда я проведу тебя по пальмовой аллее Шаар Хаголана, – сказал он, – тогда спроси меня, не шучу ли я.
Он дотронулся до ее губ своими, затем отпустил ее и откинулся назад.
– Но к чему говорить о будущем? Настоящее не так плохо, разве нет?
– Настоящее – восхитительно, – сказала она, чувствуя себя так, будто посреди ночи вдруг взошло солнце. – И что мы с ним будем делать? Отправимся в постель? Или ты слишком устал?
– Это оскорбление. Тебя следует отшлепать.
– Обещания, обещания, обещания, – сказал она и впервые за этот день рассмеялась.
Дорис прилетела в Лейфилд Холл после наступления темноты и отужинала с Нжала дыней Ожен (Нжала отнюдь не был антисемитом в отношении того, что шло в его желудок), форелью с миндалем, жареным утенком и печеньем с сыром, запив все это вином, бутылкой "Кло де Без", и, наконец, завершив ужин десертом из клубники со сливками и слегка охлажденного "Монбазилака".