Смерть раньше смерти

Мейер Деон

— Если о чем–то подобном пронюхают репортеры, начнется хаос. Я требую от каждого старшего группы, чтобы вы вели себя почтительно. Действуйте крайне осторожно. Прямых улик у нас нет. Но версию необходимо отработать. Вы все в курсе того, как относятся к таким делам журналисты. На карту поставлена репутация полиции. Но не забывайте и о родственниках убитых. Сейчас им тяжело. Не усложняйте им жизнь бестактностью и грубостью. Вопросы есть?

— Правда, что вы подозреваете Оливера Нинабера? — выкрикнул кто–то сзади.

Яуберт покачал головой. Как

быстро распространяются слухи!

— Больше нет, — решительно заявил он. Сплетни надо прекратить. — Еще вопросы?

— Ставите ящик пива команде, которая что–нибудь найдет?

— Десять ящиков, — пообещал Яуберт.

Ответом ему были продолжительные аплодисменты.

Они с Петерсеном ничего не узнали у родственников, несмотря на то что все, с кем они беседовали, долго и серьезно рассматривали фотографии остальных жертв. Всякий раз реакция была одинаковой. Люди отрицательно качали головой и говорили:

— Мне очень жаль, но…

Под вечер он отвез Петерсена в здание отдела убийств и ограблений, а сам поехал в санаторий. Медсестра направила его в комнату отдыха на третьем этаже. Войдя, он увидел, что Бенни Гриссел сидит за столом с еще пятерыми больными — троими мужчинами и двумя женщинами. Они играли в карты.

— Поднимаю ставку до сорока, — сказал Гриссел, швыряя на стол две монеты по двадцать центов.

— О господи! — воскликнула женщина с сальными волосами. Между пальцами у нее была зажата сигарета. — У тебя, наверное, флешь–рояль!

— Хочешь выяснить, так ли это, — плати, — произнес Бенни Гриссел с непроницаемым видом.

Яуберт встал у него за спиной. Никто не обратил внимания на вновь прибывшего.

— Поддерживаю, — произнес тощий как скелет человек с водянистыми голубыми глазами, добавляя двадцать центов.

— Я пас, — заявила сидящая рядом с ним пожилая женщина и раскрыла свои карты: две дамы.

— Я тоже, — сказал мужчина с красно–синей татуировкой на всю руку — от плеча до запястья, элегантный дракон, выдыхающий пламя.

— Поднимаю еще на сорок, — сказал Гриссел.

— Сдаюсь, — буркнул Скелет. — Партия твоя.

Гриссел встал, наклонился над столом, сгреб деньги.

— Покажи, что у тебя было! — потребовала женщина с сигаретой.

— По правилам я не обязан, — возразил Гриссел.

— Да ладно, раскрой карты! — сказал Дракон.

— Я блефовал, — объявил Гриссел, сметая монеты в ладонь и пересыпая их в кошелек. Он перевернул свои пять карт, лишь спрятав кошелек в карман.

— Ничего себе! Даже ни одной пары! — воскликнула пожилая женщина.

— Слишком ты умный для алкаша, — сказал Скелет.

— Он всего лишь тупой коп, — сказал Яуберт. — И сегодня вновь приступает к работе.

Всю дорогу от комнаты отдыха до коридора Гриссел горячо благодарил его за оказанное доверие. Яуберт делал вид, что не слышит. Целых пятнадцать минут он излагал сержанту свои условия. Наконец Гриссел поднял руки вверх:

— Я это все уже слышал. От жены, от брата, от Вилли Тила. Матт, ничего не помогает. Здесь мне

хорошо. — Он похлопал себя ладонью по груди. — Последние несколько дней я много думал. И знаю, что продержусь неделю–другую. А потом опять пойду по старой дорожке, если только что–то срочно не предпринять. Мне нужен твой мозгоправ. Если голова придет в норму, я, может быть, и завяжу. Я и хочу завязать. Только мне требуется помощь.

— Отличная мысль, Бенни! — Яуберт посвящал Гриссела в подробности операции — поимка маньяка с маузером и грабителя, — пока Гриссел собирал вещи в большой бумажный пакет. Они вместе шли по коридорам, направляясь в приемный покой. — Ты должен заняться грабителем, Бенни. Сегодня же. Собери ребят. У тебя в подчинении вся группа.

Гриссел молчал, пока они не подошли к выходу.

— Уходите, Гриссел? — спросила медсестра за стойкой.

— Да, сестра.

— Вы боитесь?

— Да, сестра, — сказал он, расписываясь на бланке.

— Это хорошо, Гриссел. Это поможет вам дольше оставаться трезвым. Следите, чтобы он к нам больше не попадал, здоровяк.

— Да, сестра, — кротко, как Гриссел, ответил Яуберт.

Они вместе спустились по лестнице и направились к машине.

В начале пятого Матт вдруг почувствовал неодолимый голод. Он сидел в кабинете и составлял график дежурств. Одновременно он мучительно думал, искал хоть какие–нибудь зацепки. Внезапный приступ голода ударил его как громом, не давая сосредоточиться на работе — внутренности сжимались, в животе урчало, руки дрожали, голова кружилась. Больше всего на свете Яуберту сейчас хотелось оказаться за столом, с ножом и вилкой в руках, перед полной тарелкой еды: сочный стейк, дымящаяся печеная картошка в мундире, со сметаной; цветная капуста в сырном соусе, зеленая фасоль в томате, с луком; пюре из тыквы, на котором медленно тает масло, пока он посыпает еду солью и перцем…

Он так явственно представлял себе будущий пир, ему так захотелось немедленно сесть в машину и поехать в ресторан, что опомнился он только у двери. Пришлось насильно вернуться в действительность, ударив рукой о дверную притолоку.

Медсестра назвала его «здоровяк».

Управляющий подразделением Премьер–банка выразился грубее: «жирняк».

Яуберт уселся за стол, закурил «суперлегкую» сигарету. В животе снова заурчало; урчало долго, с переливами.

Он полистал блокнот, нашел телефон врача–диетолога. Врач сняла трубку после первого же звонка. Яуберт назвался.

— Доктор, с диетой ничего не получается.

Диетолог забросала его вопросами, пока не выяснила все, что ее интересовало.

— Нет, капитан, у вас все получится, если вы не будете отступать от диеты. Нельзя придерживаться программы только по утрам и вечерам. Еда в течение дня…

— Во время обеда я работаю.

— Тогда обедайте вечером, капитан. Берите с собой еду на работу.

Яуберт покачал головой. Как все несправедливо устроено!

— Сидеть на диете — тяжелый труд, капитан. Худеть вообще трудно.