Смерть с отсрочкой

Хаслэм Крис

— Там не спрятаться, — пропыхтел Сидней. — Держись на тротуаре. Сюда! — Они бежали по узкому вонючему callejone, [103] вымощенному скользкими от отбросов камнями. Даже здесь коммунисты заклеили стены своими плакатами, и оборванные края пропагандистских лозунгов задевали локоть бежавшего Сиднея. — Вниз! — выдохнул он. На близлежащих улицах раздавались свистки, военные пытались расставить кордоны, в темных дверных проемах возникали встревоженные лица с открытыми ртами. — Дома сидите! — рявкнул Сидней. — Фашистские

парашютисты! — Он толкнул Изарру в другой тесный закоулок, распугав кошачье семейство. Притормозил в конце, пригладил волосы, поправил одежду, взял девушку за руку и вышел на соседнюю улицу. Пьяница, сидевший у запертой двери собственного дома, стыдливо отвернулся.

103

Переулок (исп.).

Через пять минут они перешли железнодорожный мост и свернули на Молл-де-Коста.

— Бар чуть дальше, — сказал Сидней. — Мне велели прийти одному, ты лучше на углу обожди у трамвайной остановки. Посматривай на дверь. Я выйду с другим человеком, он с судна. Иди за нами, пока не позовем. Ясно, моя дорогая?

Она взяла его за обе руки, опечаленно улыбнулась, качнув головой.

— Я все поняла, Сидней Стармен. Не оставляй меня.

— Не оставлю. Господи боже! Как ты могла такое сказать? Конечно, не оставлю. Делай что я сказал, и через пять минут мы уедем. Обещаю.

— Вдруг чего-нибудь не получится?

— Все получится.

— Откуда ты знаешь? А что будет, если… если…

Сидней обхватил ладонями ее лицо.

— Слушай меня, Изарра. Ничего плохого не случится. Поверь. Если мы разлучимся, вернись домой. Я приду за тобой, милая. Обещаю.

— Обещаешь?

Сидней сжал ее руки.

— Сколько бы времени ни прошло — день, неделя, месяц, год, жизнь, — я приду за тобой. Но этого не будет. Пять минут, и все.

Она долго и твердо смотрела ему в глаза, потом кивнула.

Он поцеловал ее и пошел в бар «Расин». В зале, полном сентиментально-слезливых выпивавших, в него ударила волна жара, дыма, пота, залитых пивом песен. Грейс стояла за стойкой, следя за официантами, и слишком хорошо выглядела для своего кабака. Она нахмурилась на подходившего Сиднея:

— Я сказала, никаких мешков.

— Да тут же мои вещи.

— Вещи тебя и погубят. Ты нарушил правила и весь в крови. — Она со стуком поставила перед ним высокий стакан и ушла.

Сидней опустил глаза, впервые увидев, что его рубашка забрызгана кровью тайного агента полиции. Он склонился над стойкой, пряча грудь и живот от многонациональной компании морских бродяг, которые своим бесклассовым пьяным единством посрамили бы Третий интернационал.

Хорошенькая девушка в оранжевом платье тряхнула перед ним жестянкой, полной мелочи.

— Не пожертвуете ли чего-нибудь детям Бильбао? — улыбнулась она.

Сидней покачал головой.

Наконец вернулась Грейс.

— Надо бы мне тебя отсюда выкинуть, — объявила она.

— Простите меня, — сказал Сидней, — мне нужны вещи. Я не думал, что это имеет значение.

— На кладбищах полно людей, которые не думали,

будто что-то имеет значение. Я это делаю для Фрэнки Кобба, а не для тебя и при встрече все ему расскажу. Где твой друг?

— На улице.

— Хоть одно сделал правильно. Тот, кто тебе нужен, стоит в конце бара. Это первый помощник на «Миртл», зовут его Боб Оуэн. Иди.

Боб был веселым, общительным типом, но все делал по правилам.

— Сидор придется оставить, приятель, — улыбнулся он. — Понимаешь, ихние таможенники отлавливают в доках ребят с вещичками. Ты должен сойти за портового грузчика, а они с вещмешками не ходят.

Сидней покачал головой:

— Я должен его взять.

— Почему, парень? У тебя там государственные секреты? Драгоценности короны? — Он усмехнулся и допил стакан. — Оставь тут у стойки, и мы возьмем тебя на борт, пока чертовы макаронники не налетели.

— Простите, мистер Оуэн, — сказал Сидней, — не могу я его оставить.

Здоровенный бородатый моряк передернул плечами:

— Если тебя с ним возьмут — твое дело, парень, а последнее слово останется за стариком. Мой капитан квакер, и, если скажет нет, значит, нет. Взойдем на борт раньше, чем даго начнут искать контрабанду, так что будь осторожен. Мешок вдвое тебе обойдется.

— Отлично, — кивнул Сидней.

— Тогда плати.

— Здесь?

— Да, парень.

— Почему не на борту?

— Потому что я хочу здесь. По соверену за тебя и приятеля. И еще один за мешок.

Сидней сунул ему в руку золото.

— Пошли.

— Да ты спешишь, будь я проклят, а? Сказал своему приятелю, чтоб шел за нами следом на безопасном расстоянии? Охранник у ворот пропустит нас с тобой и того, кто за нами. Больше никого. Это он понял?

— По-моему, да, — кивнул Сидней. — Я ей объяснил…

— Ей? — нахмурился Боб.

— Угу.

Боб покачал головой и вытащил из кармана три золотые монеты.

— Вот, возьми. Забирай. Не пойдет.

Сидней отдернул руку.

— Вы должны нас взять! Мы больше никого не знаем…

— Куча судов в порт заходит. Устроишься. Хотя нелегко будет протащить на борт женщину.

— Почему?

— Потому что на кораблях им не место, приятель, особенно в военное время. И команде их тоже не надо. Женщины приносят несчастье, а нам переходить Бискайский залив. Извини, старичок, не смогу помочь.

Над доками завыли сирены воздушной тревоги громче и ближе вчерашнего. Боб Оуэн посмотрел на часы, допил пиво.

— Счастливо, парень, — кивнул он.

В баре неожиданно вспыхнуло волнение, немногие оставшиеся уходили с легким разочарованием рабочих, которые спешат домой до дождя. Первым удалился тайный агент в сопровождении французского матроса. Матрос задержался на пороге, прокричал что-то в зал. Все, кто понял, пожали плечами, за исключением Грейс.

— Твоих рук дело? — буркнула она. — Кругом полиция.

Встряхнула головой, метнулась через зал к передней двери, пристально оглядела улицу, уткнув руки в бока. Обменявшись словами с невидимыми личностями, повернулась и обратилась к своей клиентуре на семи языках. Английский был третьим по очереди.