Смерть Тихого Дона. Роман в 4-х частях
Шрифт:
Младший реалист говорит басом, тоном, не терпящим возражений:
– Эк, батенька, куда вы гнете! Когда наступают великие сдвиги, никто не сентиментальничает. Вспомните французскую революцию!
От слова «батенька» офицера передернуло. Хочет он ответить, но снова говорит хозяйка дома:
– Простите мне, но, состоя в том крыле нашей партии, которое теперь называется большевиками, должна я вам сразу же сказать нашу точку зрения, чтобы потом недоразумений не было. Мы, большевики, за радикальное решение вопроса. Либо вы, либо мы. Вы - это дворянство, купечество, капиталист вообще, мещане, богатое крестьянство, попы.
Иван Прокофьевич в панике поднимает
– Марья, да Бог с тобой, этак вы половину России перережете. Да кто же останется?
– Беднота, пролетариат, рабочие, неимущие.
Матрос раздумчиво качает головой:
– А не получится у вас перебору?
Снова вскрикивает первый реалист:
– Никаких переборов! Только радикально!
– А не придется ли тогда вам собственного папашу распотрошить?
– То есть, как это так - папашу? Он тут причем?
– А притом, что лавочкой тогует.
– Лавочка, да мы едва концы с концами сводим!
Второй реалист смеется:
– Х-ха! Концы с концами! Амеба вы капиталистическая! Из вас, из аршинников мелких, эксплуататоры вырастают!
– Но, Петя, ты же пойми, мой папа...
– Х-ха, папа! Радикальная ломка, товарищ!
Офицер, видимо, отказывается что-либо понимать:
– Но ненавидимые вами цари ничего подобного не делали!
Реалисты вскакивают, первый бросает обвинение свое прямо в лицо:
– А два миллиона убитых за интересы западных капиталистов, а миллионы раненых, а сотни тысяч беженцев?
– А скажите вы мне, не один ли из князей Гришку убил?
Марья Моревна прищуривается:
– Не подсовывайте мне ревнивых мужей!
Баталер хлопает хозяина по колену:
Ну и ну! Вот это - баба, такая и сама на баррикады пойдет.
Семен встает:
– Простите, мне пора, да и боюсь я, что вы и меня со всеми родными перережете.
Хозяйка очаровательно улыбается:
– А вы не смущайтесь, кто нашу эпоху поймет, тот у нас место свое найдет.
* * *
Вместе с Коростиными катался сегодня Семен на салазках у устья оврага «Беленький». Таща санки, уже во второй раз встречается он с каким-то закутанным в шерстяные платки карапузом, прибежавшим кататься позже. Останавливается он и гудит из-под заиндевевшей от мороза шали:
– Ты не Пономарев?
– Да, а что?
– Да так.
– А чего же спрашиваешь?
– Да девка какая-то на каток прибегала, спрашивала, не видал ли кто тебя? Никто ничего не знал, вот и убежала она.
– Когда же это было?
– Да в обед.
– Ты не спросил, почему она меня ищет?
– Не! Торопилась она дюже. И вся заплаканная была. Нос платком терла.
Рванув салазки, поворачивает Семен к городу и добирается домой лишь перед вечером, входит в пустую квартиру, быстро пробегает пустые комнаты и лишь в кухне находит Мотьку с Родиком на коленях.
– А где наши?
– Ох, спужалы вы мэнэ. Вси на хутир поихалы, бо утром тэлэграм прийшов... титка ваша Мина Егоровна помэрлы. И стряпуху увэзлы. Тики ваш батько зистався, бо нога в його болыть. А нэдаром бабушка така сумна сьогодни була, прыснылося ий нибыто у нэи зуб из кровью выпав, та так заболив, так заболив... И тики що вона цэ разказала, а ось тоби тэлэграм той. А ваш батько до Тарас Тэрэнтьевыча пишлы...
К Тарас Терентьевичу бежать совсем недалеко. Бросив пальто на руки открывшей ему двери горничной, проходит он бесконечную неосвещенную амфиладу комнат и слышит голос хозяина из кабинета:
– ...и хорошо сделала, что померла. По крайней мере, хоть по-христиански похоронят ее. А что с нами будет, того никто не знает. Как
Семен подходит к отцу и почему-то, совсем машинально, протягивает ему руку, так же, не отдавая себе отчета, молча жмет отец руку сына.
– Да, сынок, ничего не поделаешь, померла Минушка наша, да, померла. Сердце... да, дело дрянь, когда сердце. А ты сядь, вот, как Тарас Терентьевич говорит, помянем, да.
А хозяин уже налил три рюмки - две водки и одну наливки.
– Пусть вашей Мине Егоровне, чести не имел лично знать, казачья земля пухом будет...
Ставит хозяин рюмку свою на стол.
– Ну-с, гостечки мои дорогие, желаю вам крепости и сил духовных. Понадобятся они вам. А я - как на духу говорю, хвачу теперь на Кавказ, продам всё и там, как здесь пораспродал, и через Персию в заокеанские земли подамся. Нет, я человек стройки, созидания, налаживания, а дуром, как попало, валить не мастер. Ведь до чего у нас дошло: первый русский патриот и монархист Пуришкевич в любимца своего царя две пули собственноручно выпустил. Убил того, кто наследника престола, за которого он, Пуришкевич, в любую минуту сам под пули готов идти, лечил и вылечил. От смерти спас. А Юсупов-князь? Узнав о похождениях собственной своей супруги с грязным мужиком, тоже в Гришку стреляет. А перед тем еще и яду ему в торт собственноручно намешал. Яд, который получил он от доктора Ладовера, не абы какого докторишки, а всему вельможному Питеру известного врача. Член царствующего дома, великий князь Дмитрий Павлович, не кто-нибудь, а великий князь, в убийстве этого гада самое близкое участие принимает. И с ними представитель лучшей нашей интеллигенции, думец, патриот русский на все сто процентов Маклаков, воедино с капитаном Сухотиным, блестящим офицером, у английского посла Бьюкенена убийство это подготовляют. Англии крайне нужное. Показала она тут, что от страха смертельного перед немцами готова она Россию нашу пожертвовать не за понюх табаку, союзница наша верная. И наши-то, наши, поняли ведь, что царь у нас никудышний, что выхода, по их мнению, иного нет.
А царица - как староверка, как начетчица, сама ни телом, ни духом не здоровая, русским обществом ненавидимая и сама это общество ненавидящая, слепо, до самозабвения, верующая в простой народ русский, мать, любящая истерично своего сына, держащая мужа своего под пантофлем... нет, уйду, отрясу прах. Царь наш самодержавный, говорящий на пяти языках, сердечный, добрый, голубоглазый, до седых волос влюбленный супруг, любящий отец, нежнейший родственник, обладающий невероятной памятью и тактом - и никудышний император, полковник для захолустного пехотного гарнизона. Верующий, что всё в руке Божией, и всё, что ни делается - всё в воле Отца нашего Небесного! Эх, Петра бы нам сейчас великого, собственного сына убившего для пользы России... нет-нет, отряхну прах с ног моих и вам советую...