Смерть титана. В.И. Ленин
Шрифт:
Сразу же мы разбились на три группы, которые позже стали называться районными комитетами. Рассказывать ли мне о структуре нашей, по сути дела возникшей здесь партийной организации? Рассказываю. Потому что — первая, потому что здесь рождалась технология, потому что этот опыт, ставший сейчас повседневным, в то время был открытием и не должен забыться в его изначальной форме.
Одна группа ведала заречными частями города. Сюда входили Васильевский остров, Петербургская сторона, Выборгская, Охта. Здесь находилось много металлургических заводов, несколько текстильных фабрик, а также такие гиганты, как Балтийский завод и Новое адмиралтейство.
Второй район — Шлиссельбургский тракт, к которому примыкали Семенниковский и Александровский сталелитейный, Обуховский чугунный, несколько фабрик и Колпинский завод. Названия
Путиловский завод и промышленные предприятия по Обводному каналу и за Московской заставой — это район третий.
Сейчас мы много говорим о разросшемся партийном аппарате, а вот он, весь аппарат, заставивший впоследствии говорить о себе всю Россию. Присутствовали на заседании: Гофман, Тренюхин, Ляховский, Ю. Цедербаум, С. и Л. Радченко, В. Ульянов, Г. Кржижановский, В. Старков, А. Мальченко, А. Ванеев, М. Сильвин, П. Запорожец, Н. Крупская, А. Якубова, З. Невзорова, Я. Пономарева.
Но был еще нужен некий межрайонный центр, координирующий всю работу. В него вошли: Кржижановский, Ванеев, Старков, я и Мартов. Я был еще выбран редактором предполагаемых изданий организации.
Теперь главное во всем этом — мы были абсолютно уверены и в своей правоте, и в своей силе. Семнадцать интеллигентов, испытывающих материальные затруднения, плохо одетых, не очень здоровых, были твердо уверены, что они принесут новую жизнь в Россию. Про себя я отчетливо сознавал, что на этом пути меня ждет много не лучших дней, что будет и тюрьма, и ссылка, но я начал дело, некое предприятие, которое даст свободу России. Свободу от гнета и возможность жить распрямленными. Большее пока лишь шевелилось в тайных мечтаниях.
На первом своем объединенном совещании мы много говорили о совместном с петербургскими народовольцами издании газеты. Впрочем, газета, пресса, общественное мнение, зафиксированное в печати, — это мой пунктик.
Вернемся к нашей объединенной группе и полицейскому докладу. Я привожу отдельные цитаты из него исключительно для того, чтобы объективизировать свои воспоминания. Сам невольно сравниваю собственные впечатления тех лет с данными холодного полицейского наблюдения, и, к моему удивлению, все сходится. Но есть и другая причина поисков этих подробностей: меня страшно волнует «химизм» революции, народного волнения — как на фоне русского, казалось бы, бесконечного терпения возникает бунт. И возможны ли схемы, возможны ли технологии, чтобы этот бунт вызвать?
Полицейские твердо уверяют, что это возможно: «Стараниями этой группы к началу 1895 г. были организованы отдельные кружки рабочих на окраинах столицы, а именно за Невской и Нарвской заставами, на Васильевском острове, в Гавани и друг., которыми руководили «интеллигенты» из числа социал-демократов; впоследствии раздавали рабочим подпольные издания и устраивали рабочие кассы и библиотеки. Результатом этой деятельности социал-демократов были волнения на петербургских фабриках и заводах и распропагандирование многих рабочих, среди которых социал-демократы нашли себе деятельных сотрудников. В этом отношении, по данным наблюдения, в особенности выделялись рабочие: Василий Шелгунов, Иван Яковлев. Действуя в разных рабочих кружках, эти лица под руководством социал-демократов имели между собой общение, образуя таким образом «центральную рабочую группу».
Список рабочих специально, дабы не загромождать материал, дальше не продолжаю, хотя попутно необходимо сделать два замечания. Первое: в наше время вляпаться в полицейскую хронику — это все равно, что попасть в энциклопедию. И второе: вспомним вполне справедливые стенания Мартова, что у начинающегося движения наличествуют только интеллигентские корни. Возникла пропаганда, возник наш интеллигентский риск, и появились в движении рабочие. Начали работать — и они появились.
До того как я перейду непосредственно к Шушенскому, я бы очень хотел устами полицейских сформулировать тогдашние цели нашей молодой организации, тем более, что формулируют они все это в живой форме, где действие непосредственно переходит в выводы: «Произведенное дознание, начавшееся 12 декабря 1895 г., выясняет, что борьба рабочих с капиталистами-хозяевами, на которую постоянно и деятельно подстрекали рабочих социалисты, должна была, по их программе, служить лишь школою для постепенного развращения рабочих в политическом
Ну о чем же здесь спорить! Я даже несколько стеснялся, когда дознаватель ставил мне вопрос об этом в лоб.
Итак, будущие непосредственные ниспровергатели государственного строя попали в тюрьму в ночь с 8-го на 9 декабря 1895 года. Потом, уже в тюрьме, я стал бодриться, придумывать себе работу, писать, делать заметки к «Развитию капитализма», размышлять о будущем. Но понять меня сможет лишь тот, кто сам провел больше года в одиночке. Какая невероятная тоска наваливается здесь иногда на человека! Когда меня водили к следователю на допросы, в один миг через окно открывался крошечный кусочек Шпалерной улицы. Ах, если бы в этот момент здесь стоял какой-нибудь родной человечек! Я долго потом списывался и сговаривался, чтобы в этот определенный миг на этом определенном кусочке мостовой оказались две моих подружки, Крупская и Якубова. Все казалось таким реальным, таким согласованным, а вот почему-то не получалось. Такая тоска!
(Возраст ли заставляет повторяться, когда память не держит основного поля, или это в природе человека: самые дорогие куски воспоминаний просмаковать дважды?…)
При всей внутренней готовности сама процедура ареста не принесла мне большой радости. Искусственная вежливость полицейских чинов, снег с их сапог на полу, вонючий тулуп дворника, взятого в понятые, рытье в твоих бумагах и бьющаяся мысль: что еще не успел уничтожить? Впрочем, уничтожай не уничтожай, но жандармы и полицейские так всё о тебе хорошо знают, что диву даешься. Прекрасные и точные историки. Вот и опять я перекладываю всю картину своего ареста на их терпеливые перья. Они излагают все, даже с предысторией:
«Летом 1895 г. Владимир Ульянов был за границей, куда, по сведениям Департамента полиции, отправился с целью завязать сношения с русскими эмигрантами и приискать способы для водворения в империю революционной литературы; этой цели он, по агентурным сведениям, достиг, войдя в сношения с эмигрантом Плехановым. В сентябре Ульянов возвратился в Петербург и, как указано выше, принял деятельное участие в преступной пропаганде, приняв на себя руководство в кружках Меркулова и Шелгунова.
По обыску у Ульянова оказались: 1) гектографированное воззвание к прядильщикам фабрики Кенига, тождественное с отобранным у Анатолия Ванеева, 2) разорванная рукопись, озаглавленная: «Мастерская приготовления механической обуви» и написанная, как признано экспертизою, Петром Запорожцем, который, описывая в самом мрачном виде порядки в этой мастерской и указывая, что законы о рабочих — одна сплошная несправедливость, убеждает рабочих дружно взяться за святое дело; в заключение он говорит: «проснемся же и будем готовиться к великой борьбе с нашими угнетателями», 3) написанная самим Ульяновым статья «Ярославская стачка 1895 года», тождественная по содержанию с рукописью под тем же заглавием, найденною у Анатолия Ванеева в числе статей, заготовленных для газеты «Рабочее дело». Кроме сего, у Ульянова была найдена вырезка из «Московских ведомостей» о стачке рабочих на еврейской фабрике Эдельштейна в Вильно; в этой заметке упоминается, что местный еврейский проповедник (магид) взял на себя роль примирителя евреев рабочих с их хозяином. Этот случай дал тему для составления противоправительственного содержания статьи, найденной у врача Степана Быковского, и при печатании этой же статьи на мимеографе был арестован Лепешинский.
Привлеченный к дознанию в качестве обвиняемого помощник присяжного поверенного Владимир Ульянов не признал себя виновным в принадлежности к социал-демократическому сообществу, отказался давать какие-либо объяснения о своем знакомстве с другими лицами и утверждал, что никогда не бывал в каких-либо кружках рабочих. Относительно найденных у него и у Анатолия Ванеева рукописей, из коих оглавление к первому нумеру газеты «Рабочее дело» и две статьи о стачках оказались написанными рукою Ульянова, он уклонился от дачи показания, но не отрицал, что эти рукописи и найденные у него статьи об ярославской стачке оказались написанными им. Свою поездку за границу Ульянов объяснил желанием приобрести некоторые книги, из которых он мог указать только два сочинения».