Смерть травы
Шрифт:
– Похоже, листья гниют, – сказала Анна.
– И корни – тоже, – добавил Дэвид, – Oryzae включает два вида – Leersia и Oryza.
– Звучит, как имена прогрессивных женщин, – усмехнулся Джон.
– Oryza sativa, – сказал Дэвид, – это рис.
– Рис! – воскликнула Анна. – Тогда…
– Трава риса, – кивнул Дэвид.
Он достал длинное лезвие и срезал травинку, сплошь испещренную темно-зелеными с коричневой серединкой пятнышками неправильной формы. Последний дюйм стебелька уже разлагался.
– Вот это и есть вирус Чанг-Ли, – объявил Дэвид.
– Здесь, в Англии? – удивился Джон.
– Да, на
Анна зачарованно смотрела на грязную гниющую траву.
– Слава Богу, что у него избирательный вкус, – сказал Дэвид. – Эта чертова штуковина прошла пол-мира, чтобы прицепиться к маленькому пучку травы – может, единственному на несколько сотен таких же во всей Англии.
– Да, – произнес Джон. – А ведь пшеница – тоже трава, правда?
– И пшеница, – ответил Дэвид, – и рожь, и овес, и ячмень, не говоря уже о корме для скота. Так что, все может обернуться гораздо хуже, чем сейчас у китайцев.
– Для нас, – не выдержала Анна, – ты ведь это имеешь ввиду? А о них мы опять забыли. И через пять минут найдем какой-нибудь новый предлог, чтобы вовсе не вспоминать.
Дэвид смял траву в руке и бросил в реку.
– Ничего другого мы сделать не можем, – сказал он.
2
К началу девятичасовых новостей Анна машинально включила Радио. Джон долго медлил со следующим ходом, хмуря брови поверх карт, и они никак не могли закончить третью партию. Роджеру и Оливии не хватало всего тридцати очков, чтобы выиграть роббер.
– Ну, давай, старина! – нетерпеливо сказал Роджер Бакли. – Как насчет того, чтобы наконец исхитриться с этой «девяткой»?
Роджер был единственным из старых армейских друзей Джона, с которым он поддерживал близкие отношения. Анна невзлюбила Роджера с первой минуты знакомства, да и потом просто терпеливо мирилась с его присутствием. Ей не нравилось его мальчишество и странные минуты жесточайшей депрессии. Но еще больше ей не нравилась необычайная твердость его натуры в сочетании с этими качествами.
Анна была абсолютно уверена, что Роджер знает о ее чувствах, и не обращает на них никакого внимания – так же, как и на многие другие вещи, считая их несущественными. Когда-то это еще больше усилило ее неприязнь, а одно обстоятельство послужило причиной, из-за которой она даже хотела отлучить Джона от его дружбы с Роджером.
Этим обстоятельством была Оливия. Вскоре после их знакомства Роджер привел довольно крупную спокойную застенчивую девушку и представил ее своей невестой. Несмотря на удивление, Анна была уверена, что это помолвка, как и несколько предыдущих, о которых рассказывал Джон, никогда не кончится женитьбой. Но она ошиблась. Сначала она думала, что Роджер бросит Оливию в затруднительном положении. Потом, когда свадьба уже не вызывала никаких сомнений, она искренне жалела Оливию и хотела защитить ее, будучи уверенной, что теперь-то Роджер покажет свое истинное лицо. Но постепенно Анна обнаруживала, что Оливия не нуждается ни в ее жалости, ни в ее покровительстве, а напротив – очень счастлива в союзе с Роджером. Да и сама Анна оказалась в большой зависимости от теплого спокойного участия Оливии. Поэтому, по-прежнему не любя Роджера, она более-менее примирилась с ним из-за Оливии.
Джон, наконец,
Из радиоприемника послышался голос с характерным произношением дикторов «Би-Би-Си»:
– Чрезвычайный Комитет Объединенных Наций в своем очередном рапорте из Китая сообщает, что по самым заниженным оценкам число смертей в Китае достигает двухсот миллионов…
– А «черви»-то у них слабоваты, – пробормотал Роджер. – Надо воспользоваться…
– Двести миллионов! Невероятно! – воскликнула Анна.
– Что такое двести миллионов? – сказал Роджер. – Этих китаезов пруд пруди, через пару поколений наплодят кучу новых.
Анна хотела было что-то возразить на циничные слова Роджера, но передумала, поглощенная мрачными картинами, которые рисовало ее воображение.
– В дальнейшем, – продолжал радиокомментатор, – в рапорте говорится о том, что в экспериментах с изотопом-717 достигнут почти полный контроль над вирусом Чанг-Ли. Опыление рисовых полей этим изотопом должно стать немедленной акцией вновь созданного Авиаполка Воздушной Помощи Объединенных Наций. Предполагается, что запасов изотопа хватит для незамедлительной защиты всех рисовых полей. Те, что находятся в угрожающем состоянии, будут обработаны в течение нескольких дней, остальные – в течение месяца.
– Слава Богу хоть за это, – сказал Джон.
– Когда ты, наконец, закончишь молиться деве Марии, – перебил его Роджер, – тебя не затруднит покрыть это маленькое сердечко?
– Роджер, – мягко запротестовала Оливия.
– Двести миллионов, – продолжал Джон, – Памятник человеческой гордыне и упрямству. Если бы над вирусом поработали шестью месяцами раньше, они были бы теперь живы.
– Кстати, о памятниках человеческой гордыне, – вставил Роджер, – и пока ты думаешь, как бы вывернуться, и не пойти этим чертовым тузом, как там твой собственный Тадж-Махал? Ходят слухи о проблемах с рабочей силой?
– А есть хоть что-нибудь, о чем ты не слышал?
Роджер был инспектором по общественным связям в Министерстве Промышленности. Он жил в мире сплетен и слухов, которые, по мнению Анны, питали его природную жестокость.
– Ничего существенного, – сказал Роджер. – Как думаешь, поспеете к сроку?
– Передай своему министру, – ответил Джон, – пусть его коллега не боится – плюшевый гарнитур для него будет готов без опоздания.
– Вопрос в том, – заметил Роджер, – будет ли коллега готов для гарнитура.
– Опять сплетни?
– Я бы не назвал это сплетнями. Может, конечно, его шея неуязвима для топора, интересно было бы взглянуть.
– Роджер, – не удержалась Анна, – ты что, получаешь огромное удовольствие от вида людских страданий?
Она тут же пожалела о сказанном. Роджер посмотрел на нее изумленным взглядом. У него было обманчиво мягкое лицо с безвольным подбородком и большими карими глазами.
– Я – маленький мальчик, я никогда не вырасту, – дурачась, сказал он, – если бы ты была в моем возрасте, ты бы наверняка хохотала над толстяком, поскальзывающимся на банановой кожуре. Но тебе жалко смотреть, как они ломают себе шеи, жалко их несчастных жен и кучу голодных ребятишек. Так что, уж будь добра, позволь мне играть в свои игрушки.