Смерть у бассейна
Шрифт:
— Я прошу у вас прощения, что все в отъезде. Детей забрала моя сестра, и они отправились проветриться. Я неважно себя чувствую, вот они меня и не взяли.
— Сожалею, мадам.
Герда взяла чашку и отпила.
— Все это так мучительно. В какую сторону ни глянь. Понимаете, всегда все устраивал Джон, и вот его нет… — ее голос умолк. — Джона больше нет.
Взгляд ее, жалобный, потерянный, перемещался от одного собеседника к другому и обратно.
— Я не представляю, как мне быть без Джона. Джон обо мне заботился. Он прямо опекал меня. Теперь он ушел — и все от меня ушло. А дети! Оки все время задают вопросы, и я не могу сказать
Герда откинулась в кресле. Ее губы сильно посинели. Цепенеющим голосом она произнесла:
— Я чувствую… не очень хорошо… себя… Если Джон… Джон…
Пуаро обошел стол и уложил ее в кресло поудобнее. Голова ее упала на грудь. Пуаро приподнял Герде одно веко, потом распрямился.
— Легкая и сравнительно безболезненная смерть.
Генриетта непонимающе глядела на него.
— Сердце? Нет, — мысли ее лихорадочно заспешили. — Что-то в чае. Причем положила она себе. Значит, она предпочла такой выход?
Пуаро спокойно покачал головой.
— О нет, это предназначалось для вас. Яд был в вашей чашке.
— Для меня?! — в голосе Генриетты прозвучало недоверие. — Но я же пыталась помочь ей.
— Это не важно. Вам не приходилось видеть волка, попавшего в капкан? Он вонзит зубы в любого, кто его коснется. Она увидела одно: вы знаете ее тайну — значит, вы тоже должны умереть.
Генриетта проговорила еле слышно:
— А вы заставили меня поставить чашку на поднос… Вы имели в виду… вы хотели, чтобы она…
Пуаро мягко перебил ее:
— Нет, мадемуазель, нет. Я не знал, что в вашей чашке яд. Я лишь знал, что там может быть что-то. А когда чашки на подносе, тут уж дело случая — какая кому достанется. Если это можно назвать случаем. Я говорю себе, что такой конец наиболее милосерден. Для нее и для двух беззащитных детей.
Потом он мягко спросил Генриетту:
— Вы очень устали? Я не ошибся?
Она кивнула в ответ и спросила:
— Когда вы стали догадываться?
— Точно я и сам не знаю. Сцена была поставлена — я это чувствовал с самого начала. Но я долго не мог догадаться, что ее поставила Герда Кристоу и что ее nota потому и была так театральна, что она разыгрывала роль. Меня озадачивала простота и одновременно сложность. Довольно скоро я осознал, что сражаюсь против вашего хитроумия, а ваши родственники, поняв, чего вы хотите, содействуют вам!
Он помолчал и добавил:
— А почему вы этого хотели?
— Потому что этого хотел Джон! Именно это он имел в виду, когда крикнул «Генриетта!». В этом одном слове было все. Он просил меня не выдать и защитить Герду. Видите ли, он любил ее. Я думаю, он любил ее куда сильнее, чем сам подозревал. Сильнее Вероники Крей. Сильнее меня. Герда ему принадлежала безраздельно, а Джон любил то, что принадлежало ему. Он понял, что если кто и может помочь Герде, так это я. И он понял, что я исполню его волю, потому что люблю его.
— И вы начали немедленно, — мрачно сказал Пуаро.
— Да, первое, что мне пришло в голову, это отобрать у нее револьвер и бросить в воду, чтобы затруднить распознание отпечатков. Когда позже я узнала, что он был убит из другого оружия, я отправилась на его поиски и, естественно, сразу же нашла, потому что сразу сообразила, в какого рода тайник
— В глиняной лошади, — пробормотал Пуаро.
— Как вы узнали? Да, я вложила его в пакет из-под губки, оплела арматурой, а поверх всего сляпала на скорую руку лошадь. В конце концов, полиция не может безнаказанно разрушать творение художника, не так ли? Что же подсказало вам разгадку?
— Сам факт, что вы избрали предметом изваяния лошадь. У вас в уме была подсознательная ассоциация с Троянским конем. Но отпечатки пальцев — где вы их раздобыли?
— Слепой старик продает спички на улице. Он и понятия не имел, что за предмет я просила его подержать, пока якобы рылась в поисках мелочи.
Пуаро поднял взгляд на Генриетту:
— C’e! [21] — пробормотал он. — Среди всех соперников, какие у меня были, вы, мадемуазель, из числа самых достойных.
— Это было страшно утомительно — постоянно пытаться быть на один ход впереди вас!
— Понимаю. Я начал догадываться о правде, как только заметил, что общая картина всякий раз строится таким образом, чтобы впутать не кого-то одного, а обязательно каждого — кроме Герды Кристоу. Все указания всегда уводили от нее. Вы нарочно набросали «Игдразиль», чтобы мое внимание было им привлечено, и под подозрением оказались вы. Леди Энгкетл, отлично видевшая вашу игру, забавлялась тем, что направляла бедного инспектора Грейнджа в сторону то одного лица, то другого. То к Дэвиду, то к Эдварду, то к себе самой. Да, если вы хотите очистить от подозрений действительно виноватого, нужно одно — распылить преступление в других местах, впрочем, не указывая определенно. Вот почему каждая нить выглядела многообещающе, но вскоре, никуда не выведя, обрывалась.
21
Великолепно! (фр.)
Генриетта смотрела на жалко прикорнувшую в кресле фигуру.
— Бедная Герда, — вырвалось у нее.
— У вас все время было именно такое чувство к ней?
— Кажется, да. Герда до безумия любила Джона, но она возвела его на пьедестал, приписав ему все мыслимые прекрасные и благородные черты. А если низвергнуть идола, не остается уже ничего. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — Но Джон был куда значительней и лучше идола на постаменте. Он был неподдельным и полным жизни. Он был великодушен, весел, отзывчив. И он был великий врач. Да, да — великий. Его не стало, и мир многое утратил. А я потеряла единственного мужчину, которого я в своей жизни любила.
Пуаро осторожно положил руку на ее плечо и сказал:
— Но ведь вы из тех, кто может жить с мечом в сердце, кто может идти дальше и улыбаться.
Генриетта взглянула ему в глаза, а губы ее искривились в горькой усмешке.
— Немного мелодраматично, вам не кажется?
— Это оттого, что я иностранец и люблю выражаться высокими словами.
— Вы были очень добры ко мне, — неожиданно сказала Генриетта.
— По той причине, что не перестаю восхищаться вами.