Смерть умеет улыбаться
Шрифт:
Я расслабилась. Не псих. Со сдвигом по фазе, но не псих.
– Да что вы говорите? Это был всего лишь тест? А я губу раскатала.
Нехорошо, юноша, смеяться над святым.
– Вы правда особенная, - заверил молокосос. Он заметил, что я поглядываю на дверь, и уточнил, - Надеюсь, мы еще встретимся?
– Земной шарик круглый, - уклончиво ответила я, поставила пустой стакан на стойку, быстро расплатилась и выскочила на улицу.
По прямой дойду быстрее, чем по кривой, вдоль забора, - легкомысленно заключила я, отодвинула доску, болтающуюся
Кое-как выпутавшись из них, обожглась крапивой. И напоследок угодила ногой в ямку.
Каблук зацепился за что-то твердое - корень или палку - и я полетела навстречу судьбе, расчищая путь лбом и включив для острастки сирену.
– Ай-ай-ай!
Ткнулась лбом в невесть откуда взявшуюся железобетонную стену.
Бу-ум-м...
– загудел лоб.
– Хук!
– отозвалась стена. Закрыв глаза, я сползла на землю. Алес.
– Ты че дерешься?
– возмутилась неясная фигура, едва различимая на фоне темного сада.
– Ты кто?
– спросила я мужественно. "Бандит! Вор! Грабитель!" - мелькнуло в голове. Или в том, что от нее осталось.
– Встать можешь?
– полюбопытствовал бандит. Я покрутила головой, пошевелила руками и ногами и сделала вывод, которому чрезвычайно обрадовалась:
– Могу.
Бандит протянул руку и помог мне подняться.
– Ты кто? И что ты здесь делаешь? Это, между прочим, частное владение, - затараторила я, топя липкий страх в бурном словесном потоке.
– Меня зовут Андрей. Я сосед. А ты кто?
– Какой такой сосед?
– не унималась я, - Я всех соседей знаю...
– Значит, не всех. Дом с мансардой знаешь? Недавно я купил его у старика Нестерова.
– Допустим, - не сдавалась я, - А что ты делаешь в чужом саду?
– Иду к Приваловым. Они пригласили меня на чай. А что, нельзя?
– Можно, - смилостивилась я.
Наверное, Греткин жених. Вот стерва, ни словом не обмолвилась!
Сестрица называется!
– А ты кто?
– Я тоже Привалова. То есть не совсем... Я хочу сказать, что моя мама
– Привалова, а я - Шахова.
– Так ты невозможная Ни!
– воскликнул сосед с непонятным для меня восторгом.
Я вздрогнула. Так меня называл один-единственный человек на свете да и тот уже умер.
Когда дядя пребывал в хорошем настроении, у него находилось много разных имен для меня - Ника, Венька, деточка, Ни... Но когда он сердился и топал ногами, то называл неизменно - мерзавкой и исчадием семьи. К мерзавке и исчадию я больше привыкла.
– Откуда знаешь?
– осипшим голосом спросила я.
– Слышал от Генриха Карловича. Он много чего рассказывал о тебе.
Было темно, и я не могла разглядеть выражение его лица, но мне показалось, что Андрей усмехнулся.
Ну и пусть себе. Какое мне дело до того, какие небылицы травил обо мне злопамятный дядя Греткиному жениху.
– М-м... Ну что, пошли?
– А ты сможешь идти?
– Смогу, только медленно.
Андрей
– Куда, если не секрет, ты летела?
– На шабош...
– я почувствовала, что Андрей напрягся. Кажется, я произвела неизгладимое впечатление.
Слабонервный, наверное. Придержу-ка я свой язык. И покажу, что нам,
Приваловым, свойственны светские манеры и обходительность, - Шучу. Вы, надеюсь, не пострадали?
– Мы же были на ты, - напомнил Андрей.
– Простите, это от растерянности. А вообще у меня железное правило не тыкать незнакомым людям.
Так вы не пострадали?
– Отделался легким испугом. Давай на ты, - потребовал он.
– И куда я попала?
– уточнила я, проигнорировав последнюю фразу спутника.
– В живот, - я почувствовала, что он улыбнулся и сжал мой локоть сильнее, чем требовали того обстоятельства, - Похоже, кратчайший путь к сердцу тебе известен. Я прав?
Я благоразумно пропустила фразу мимо ушей. Мужчины часто говорят двусмысленности, но редко замечают это. Зато замечаем мы. Даже то, чего нет, не было и никогда не будет. Потому что нас интересует не то, что он сказал, а то, что он хотел сказать, и мы не учитываем, что, как правило, он говорит только то, что хочет, и хочет только то, что говорит.
Мы с Андреем поднялись на крыльцо, и при свете, падающем из окон первого этажа, я наконец смогла разглядеть соседа. "Хорош" , - со знанием дела отметила я. Метр восемьдесят, мускулистый, густые волосы зачесаны назад, высокий лоб, прямой нос, резко очерченный рот, квадратный подбородок. Лет тридцать пять-тридцать шесть. Одет в черную футболку и джинсы. На правом мизинце - кольцо.
Обручального нет. Впрочем, кто в наше время его носит? Только женщины и прочие люди с подавленными сексуальными инстинктами. Андрей к таковым не относится, это очевидно. Не в моем вкусе, но хорош. Чего не скажешь обо мне, - спохватилась я. Ободранное огородное пугало - и то краше.
– Грета, - громко позвала я, распахивая дверь, - Я привела тебе гостя.
– Иду, - отозвалась кузина.
Бросив Греткиного жениха в одиночестве, я направилась в ванную осматривать саднящую царапину, оставленную на плече малиной, и ноющую ногу.
Убедившись, что раны не смертельные, я объявила голодовку вплоть до завтрашнего утра. Равнодушно выслушала пылкие протесты и жалобные стенания
Нюси и отправилась на боковую.
Угловую спальню в глубине души я давно считала своей, поскольку останавливалась в ней всякий раз, когда оказывалась в Озерске. Здесь не было ничего лишнего. Белые обои, широкая кровать, заправленная шелковым покрывалом в мексиканском стиле, трюмо и невысокий комод, над которым висел небольшой черно-белый Дали. Вероятно, ранний, зато подлинник. Я же говорила - ничего лишнего.