Смерть умеет улыбаться
Шрифт:
Когда я проезжала мимо соседской калитки, из нее вышел Андрей. Легок на помине. Долго жить будет.
Гад. Он элегантно придерживал за локоток раскрашенную девицу с ногами, заканчивающимися узкой полоской юбки на уровне моего подбородка.
Елы-палы! Вот это экземпляр, сдохнуть можно! Я вильнула в сторону и чуть было не скатилась в канаву. Не прав Александр Сергеевич, ох не прав, не перевелись еще ноги на земле русской.
Андрей сухо кивнул мне и, предусмотрительно огибая ухабы и рытвины (еще бы: сломать такие ноги - не шутка), бережно повел жирафу к перекрестку.
Нет, он не Павликов отравитель.
Бабник. Такие обычно смелы и расчетливы только в любви. Или в том, что они называют любовью. В остальном трусливы - как зайцы, глупы - как пробки, скучны - как... как дядины романы в больших количествах! Вот.
Надо ли предостеречь Грету, или со временем она сама во всем разберется? О-хо-хо... Настроение безнадежно испортилось. "О-о-сень, вместе будем до зимы, о-о-сень..." Ну вот, привязалась.
Вернувшись из булочной, я набрала номер:
– Извините, я не туда попала.
– Влипла, - прокомментировала мой рассказ подруга.
– Сама знаю, что влипла, лучше посоветуй, что делать, - обозлилась я.
Мы сидели в старой полуразрушенной беседке, заросшей диким плющом. Я сильно нервничала.
– И что тебя не устраивает?
– спросила подруга.
– Все, - обдумав ответ, выдохнула я, - Я подозреваю его.
– Позволь полюбопытствовать - в чем?
– А во всем. Я не такая наивная, чтобы поверить, будто он сражен моей неземной красотой.
– Короче говоря, ты подозреваешь человека на том основании, что он увлекся тобой? Ну даешь!
– развеселилась Натка, - И потом, ты сама говорила, что его избили, чтобы припугнуть Гретку. Он что, сам себе фингал поставил?
– Не смешно, - обиделась я, - Избиение могло быть подстроено, чтобы сбить меня с толку - это во-вервых. Во-вторых, увлекся мной - слишком сильно сказано, не забывай о Грете и стерве с ногами, а в-третьих, он очень даже может быть мистером Иксом, потому что постоянно крутится рядом, и все домашние давно привыкли к нему. Никто не удивляется, встретив соседа в нашем коридоре или на кухне. Раз пришел - значит нужно. Таких "своих" у нас двое - он да Фаба.
Повторяю, только свой человек мог беспрепятственно проникнуть в дом и отравить Павлика. Ты как хочешь, но родственников из списка подозреваемых я исключила. Фаба - тоже не в счет, он по-настоящему боготворил дядю и много раз доказывал на деле, что интересы нашей семьи для него священны и неприкосновенны. Так что маловероятно. А Андрей... вполне может быть охотником за богатым приданым или неизвестным наследником. С первым все понятно - не я, так Грета, чья доля окажется больше. А со вторым... Я подумала на досуге... Кому из посторонних, не членов семьи, дядя мог бы отрезать кусок пирога, учитывая его, дядину, адекватность и вменяемость? Он не был ни шизиком, ни меценатом, чтобы заниматься чистой благотворительностью, значит... Значит, либо кто-то когда-то здорово ему помог, и он таким образом отблагодарил человека за проявленное великодушие, либо - любовь. Но дядя всегда ставил себя в пример: учитесь, мол, мне никто никогда не помогал, всего, что у меня есть, я добился исключительно своей головой.
– Значит, любовь, - резюмировала Натка.
–
– Могила.
Этого вполне достаточно. Если Натка чего обещает, то обязательно выполнит. За одно это я готова простить ей лопатку.
– Знаешь ли ты, как появилась Мэй Валлоу?
– Никогда не задумывалась, но... Постой! Дай сама соображу...
Я ждала, наблюдая, как на подвижном лице подруги отражается лихорадочный ход мыслей.
– Мэй... Это по-английски май. Так?
– Так, дядя родился в мае.
– А Валлоу... Валлоу, валлоу...
– При...
– подсказала я, увидев, что подруга зашла в тупик.
– ...Валов, - с восторгом закончила она, - При-валов!
Приятно, однако, поговорить с умным человеком.
– Да, но я не о том спрашивала.
– Давным давно, - собравшись с мыслями, начала я, - На скромного корректора издательства "Наука" свалилась подтаявшая на мартовском солнце сосулька. Очнулся бедолага в больнице с диагнозом легкое сотрясение мозга.
Из больницы он вышел другим человеком. Не скромным. И совсем не корректором.
Уволился со службы и вместе с сестрой Лизой и приживалкой Нюсей уехал прочь из Москвы.
Поселились они в глухом Озерске, в родовом гнезде Приваловых, к тому времени пришедшем в полный упадок.
Однажды дядя поцеловал сестру в щеку, закрылся в кабинете вместе с другом детства и зачудил на всю катушку... Вероятно, сотрясение мозга оказалось не таким легким, как заверяли эскулапы.
Нюся носила друзьям скромную еду - в основном жареную картошку - и жидкий чай.
– Господи, отведи, - шептала она, возвращаясь на кухню с пустым подносом.
– Что там?
– допытывалась встревоженная сестра.
– Ходят кругами. И говорят как заведеные, - отвечала Нюся.
– И о чем говорят?
– А бог их знает. Не поняла я. Только сдается, о женщине говорят, об иностранке. Господи, отведи, - шептала Нюся и быстро крестилась.
Через несколько месяцев на московских развалах появился первый роман
Мэй Валлоу, который назывался "Горячее дыхание" . Прошло еще три месяца, и вышел второй бестселлер - "Знаем только мы" . И пошло-поехало: "Ветер с востока" , "Не дай умереть надежде" , "Леди в затруднении" ... Всего двадцать шесть книг.
Бессовестно прикрывшись женским псевдонимом, бывший корректор строчил бесконечные любовные вирши, обильно поливая их приторным сиропом из сентиментальных слез и посыпая ахами и охами. Он оказался неистощим на нежные поцелуйчики под тенью эвкалиптов и признания на берегу Темзы.
Я сказала, дядя строчил вирши? Нет, не так. Они строчились сами собой.
Слова легко складывались в предложения, а предложения в главы. Зачины зачинались, интриги интриговались, кульминации кульминовались, а развязки, понятно, развязывались. И даже положительные мужские образы, с которыми у женщин-романисток так или иначе возникают проблемы, под дядиным пером рождались естественно, как нечто само собой разумеющееся. Думаю, что его читательницам нравилось именно это. Главное - шикарный герой, остальное приложится.