Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! (сборник)
Шрифт:
– Но Шекспир… – ответила миссис Платт-Хантер с явным намерением продолжить спор. – Шекспир же был поэт. – И, не услышав комментариев, добавила: – По-моему, герцогу нужно пригласить детектива.
– Детектива? – вежливо спросил Ноэль. – Вы хотите сказать, настоящего детектива, не из полиции?
– Именно что – настоящего детектива. Есть очень хороший человек – забыла, как его зовут, – иностранец, очень самоуверенный, но, говорят, весьма заслуживающий доверия.
Готт быстро провел рукой по волосам, что делал всегда, когда мир казался ему особенно безумным. Неожиданно Элизабет пробормотала:
– Джайлз,
Готт бросил на нее встревоженный взгляд.
– Я хочу сказать, что в какой-то степени они правы. Они клонят к тому, что это по вашей части.
– В том смысле, что убийство совершено под влиянием детективов?
Элизабет задумалась:
– Нет. Убийство, очевидно, совершено под влиянием чего-то более существенного. Но способ совершения, обстоятельства, техника – все это кажется творением такого же человека, который пишет запутанные романы. Вам, возможно, удастся докопаться до сути.
– Но не так, как это делает Эплби. Не думаю, что в реальной жизни из меня получился бы хороший сыщик. Я не иностранец и не… однако позвольте познакомить вас с Эплби.
Они успели дойти до двери, но тут их внимание привлек Клэй, выразительно щелкнувший пальцами и обратившийся к герцогу и ко всем присутствующим:
– Послушайте, мне тут пришло в голову, что кое о чем надо бы рассказать полиции. Это о вашем аппарате, доктор Банни. Кто-нибудь объяснил полиции его чрезвычайную точность? Я говорю о возможности определить голос, произнесший одно из посланий. «Я не крикну: Гамлет, отомсти» – так, кажется? Вы полагаете, что смогли бы это сделать? Помню, мисс Терборг предложила тогда нечто подобное.
Банни, неприметно притаившийся за столом, тотчас просиял.
– Уверен, что смог бы, – с жаром произнес он. – Видите ли, невозможно скрыть искажения человеческого голоса от современных фонометрических тестов – моих фонометрических тестов. Даже вам, мистер Клэй, это не удастся. Мне понадобятся лишь голосовые образцы.
В Скамнуме стало привычным относиться к доктору Банни и его черному ящичку с легкой иронией. Безусловно, именно поэтому никто прежде не рассматривал эту возможность. Но теперь уверенность Банни произвела на собравшихся должное впечатление. Даже герцог заинтересовался.
– И вы сохранили валик, запись, что угодно, этого послания?
– Это у меня в комнате.
– А аппарат? – спросил Маллох.
– Забрали полицейские.
Тут в разговор вмешался Готт. Ему казалось, что все это лучше рассказать Эплби, нежели собравшимся.
– Тогда, быть может, пойдемте? Полагаю, это нужно немедленно изложить мистеру Эплби.
Банни не был в центре внимания с того памятного случая, когда он предложил включить запись «Отче наш». Он с готовностью присоединился к Готту и Элизабет. В дверях они столкнулись с герцогиней, которая всегда опаздывала к завтраку.
– Что-нибудь обнаружили, Джайлз? И каковы их планы?
Готт уже стал «официальным» посредником между Скамнумом и пришлым представителем власти.
– Полагаю, ничего из ряда вон выходящего. Всех находившихся за кулисами допросят нынче утром, а пока что мы и все остальные находимся в заточении. Не знаю, что случится, если кто-то поднимет бунт, но пока слышны лишь жалобы миссис Платт-Хантер.
– И мои тоже, – подал
Они нашли Эплби, который ушел из шумного артистического фойе, сидевшим, свесив ноги, на главной сцене и погруженным в изучение суфлерского экземпляра «Гамлета». Элизабет подумала: «А произвел бы он впечатление на миссис Платт-Хантер?» Ведь он отдаленно напоминал заслуживающего доверия иностранца. Но Готт внезапно прервал раздумья Эплби, желая опередить Нейва с его недовольством по поводу телеграммы:
– Доктор Банни считает, что может определить голос человека, воспользовавшегося его диктофоном для записи одного из посланий о мести.
Эплби удивленно взглянул на Банни.
– Я надеялся, что мы сможем ограничить вероятный доступ к вашему аппарату и к другим средствам, с помощью которых передавались послания. Однако как я понял, герцог говорит, что голос был изменен. И разумеется, тщательно измененный голос, записанный на диктофон…
Банни нетерпеливо перебил его:
– Вы не понимаете. Это не просто диктофон. Это высокоточный инструмент для научного изучения деталей и оттенков речи. Я хотел бы все вам объяснить, если вы распорядитесь принести его сюда. Я показал нескольким людям, как он работает: понять там очень просто. Он измеряет, именно измеряет относительные интервалы и ударения, которые никто не может скрыть или изменить. Конечно, в суде его предъявлять нельзя: вас поднимут на смех. Но нам – вам – он сможет указать на обладателя голоса. Все, что мне нужно, – это образцы голосов всех причастных людей. Подумать только, но они у меня уже есть. Нужно лишь тщательно сравнить каждый образец с валиком, на котором записано послание, – и дело сделано. Понимаете? Это довольно долгая и скрупулезная работа. Но все валики у меня в комнате. Могу я принести их? Аппарат у вас?
Глаза Банни сияли. В своей сфере он тоже был своего рода сыщиком, и в нем проснулся азарт. Его несколько комичная напыщенность исчезла, слова лились лихорадочной скороговоркой. А Эплби был готов на время поверить ему.
– Конечно же, принесите, – ответил он. – Это нечто совершенно новое в криминалистике – по крайней мере в Англии.
После этого благосклонного напутствия Банни убежал прочь, словно школьник.
– Кажется, доктор Банни поработает на славу, – откровенно заметил Эплби, – пока идет скрупулезный процесс выверки передвижений касательно как посланий, так и убийств. Боюсь, нам предстоит долгая работа, и всем надо запастись терпением.
Джайлз с любопытством глядел на своего друга, пока тот произносил эти слова и вел переговоры о телеграмме. Готт сказал герцогине, что не обнаружили ничего из ряда вон выходящего. Теперь он не был столь уверен в своих словах. Он подозревал, что обнаружилось нечто достаточно необычное, чтобы дать пищу воображению Эплби. А следующие слова Эплби едва ли имели отношение к обещанному им тщательному расследованию:
– Джайлз, какова, по-вашему, главная загвоздка в «Гамлете», над которой бьешься, когда начинаешь анализировать пьесу?