Смерть в белом галстуке
Шрифт:
— Сначала мне еще придется поработать над досье. Надо найти время и выслушать того парня с Лисерхед. Вам следует пойти позавтракать, мистер Аллейн. Когда вы в последний раз что-нибудь ели?
— Не знаю. Послушайте…
— Вы завтракали? — спросил Фокс, надевая очки и открывая папку.
— Господи! Фокс, я же не оранжерейная лилия!
— Для вас, сэр, это не рядовое дело. Здесь замешаны и личные интересы, называйте это как угодно, и вы поступаете очень неразумно, испытывая и перегружая свою нервную систему.
Фокс взглянул на Аллейна поверх очков, помусолил палец и перевернул страницу.
— Боже мой, — сказал Аллейн, — да когда поворачиваешь колесо, помнишь
— Да, — отозвался Фокс. — Дело это скверное. Поэтому личные чувства в сторону. Если вы сейчас направитесь к помощнику комиссара, мистер Аллейн, то, прежде чем пойти к сэру Дэниелу Дэйвидсону, я бы с удовольствием присоединился к вам на ленче.
— Ладно, черт с вами! Встречаемся внизу через четверть часа.
— Благодарю вас, сэр, — ответил Фокс. — Мне будет очень приятно.
Спустя двадцать минут он восседал во главе стола на ленче с Аллейном с тем ощущением невозмутимого превосходства, какое присуще нянькам. К Сент-Люк-Чамберс, на Харли-стрит, они прибыли ровно к двум часам. Они сидели в приемной, щедро оделенные свежими журналами. Фокс с серьезным видом изучал «Панч», тогда как Аллейн всячески демонстрировал свой интерес к брошюре, призывающей жертвовать одежду и деньги Центру китайской медицины. Через пару минут секретарша сообщила им, что сэр Дэниел желает их принять, и указала им на его кабинет для консультаций.
— Сэр Дэниел, к вам джентльмены из Скотленд-Ярда, мистер Аллейн и мистер Фокс.
Дэйвидсон, который, судя по всему, поджидал их, глядя в окно, уже шел к ним и пожал обоим руки.
— Очень мило с вашей стороны навестить меня, — сообщил он. — Я же сказал по телефону, что готов сотрудничать со Скотленд-Ярдом, где вам будет угодно. Присаживайтесь.
Они сели. Аллейн оглядел кабинет, и он ему понравился. Это была миленькая комнатка со светло-зелеными стенами, адамовским камином и посеребренными занавесками. Над каминной доской висел радостный пейзаж знаменитого живописца. Шелковый молельный коврик, не испортивший бы и стену коллекционера, использовался в обычных повседневных целях перед камином. В качестве стола сэр Дэниел приспособил спинет; [22] его чернильный прибор помнил еще времена, когда на посыпаемой песком бумаге запечатлевались звучные фразы, каллиграфически процарапываемые гусиным пером. На столе, прямо перед сэром Дэниелом, на него глядел конь из китайской керамики цвета пурпурной розы. Превосходный, требующий немалых расходов кабинет, где всюду давалось понять, что состоятельные пациенты не остались неблагодарными. Самый высокопоставленный, если и не самый богатый из всех них, смотрел из серебряной рамки в позе невыразительной, но величественной.
22
Разновидность клавесина.
Сам сэр Дэниел выглядел истинным лондонским щеголем, а ярковатый галстук придавал его изящной голове с темными волосами легкую экзотичность, и казалось, что ни в каком ином месте сидеть он просто не мог. Он устроился за столом, сцепил пальцы и с нескрываемым любопытством взглянул на Аллейна.
— Вы, разумеется, Родерик Аллейн? — спросил он.
— Да.
— Я читал вашу книгу.
— Вы увлекаетесь криминалистикой? — улыбнувшись, поинтересовался Аллейн.
— До безумия! Я с трудом признаюсь вам в этом, потому что представляю, сколь часто вам приходится отбиваться от энтузиазма дилетантов. Мне тоже. «Ах, сэр Дэниел, просто
— Но в таком случае мы потеряли бы великого эксперта, — заметил Аллейн.
— Звучит очень лестно, но, боюсь, не соответствует истине. Я слишком нетерпелив и привязываюсь к людям. Вот как в этом деле. Лорд Роберт был моим другом, и я оказался бы попросту неспособным взглянуть на него сторонним взором.
— Если вы имеете в виду, — возразил Аллейн, — что не испытываете к его убийце добрых чувств, то не испытываем их и мы, не так ли, Фокс?
— Нет, сэр, уж мы-то не испытываем.
На мгновение блестящие глаза Дэйвидсона задержались на Фоксе. Лишь скользнув по нему взглядом, доктор, казалось, включил и его в тесный кружок своей доверительности и внимания. «В то же время, — подумал Аллейн, — ему нелегко. Он не представляет себе, с чего начать», и вслух произнес:
— С вашей стороны было очень любезно позвонить нам и предложить свою помощь.
— Да, — кивнул Дэйвидсон. — Да, я это сделал, — он взял чрезвычайно красивое пресс-папье из нефрита и снова положил его на стол. — Даже не знаю, с чего начать, — он бросил на Аллейна оценивающий и даже насмешливый взгляд. — Я оказался в незавидной позиции человека, который одним из последних видел лорда Роберта.
С нескрываемой неприязнью Дэйвидсон следил, как Фокс вынимает свой блокнот.
— Когда вы его видели? — спросил Аллейн.
— В холле, непосредственно перед тем, как уйти.
— Как я понимаю, вы ушли после миссис Хэлкет-Хэккет, капитана Уитерса и мистера Доналда Поттера, уходивших каждый в отдельности и примерно в три тридцать.
От удивления у Дэйвидсона отвисла челюсть, он даже расцепил свои прекрасные пальцы.
— Вы не поверите, — сказал он, — но мне пришлось испытать немалую внутреннюю борьбу, прежде чем я решился признать это.
— Но почему?
И вновь этот едкий взгляд.
— Я вообще не хотел высовываться. То есть вообще. Мы — паразиты и скверно чувствуем себя, когда выступаем на процессах, связанных с убийством. Причем чем дольше такой процесс, тем сквернее. Кстати, полагаю, это действительно дело об убийстве? Сомнений никаких? Или мне не следует спрашивать?
— Почему не следует? Спрашивайте. По-видимому, был задушен.
— Задушен? — Дэйвидсон нагнулся вперед и вцепился пальцами в стол. Выражение его лица, как заметил Аллейн, претерпело едва уловимые изменения — так случается с теми, кто принимает услышанное на собственный счет. — Боже мой! — воскликнул Дэйвидсон. — Но ведь он же не Дездемона! Почему он не поднял шума? На нем остались следы?
— Нет. Никаких следов насилия.
— Никаких? А кто производил аутопсию?
— Кертис. Он наш эксперт.
— Кертис, Кертис… Ну да, конечно. Но как он объясняет отсутствие насилия? Сердце? С сердцем у него было неважно.
— Откуда вам это известно, сэр Дэниел?
— Дражайший, я тщательным образом осматривал его три недели назад!
— Вы! — воскликнул Аллейн. — Очень интересно. И что же вы обнаружили?
— Ничего утешительного. Явные признаки ожирения. Я прописал ему, как чумы, избегать курения сигар, воздерживаться от общественных функций и отдыхать два часа ежедневно. Я решительно настаивал, чтобы он ни на что не обращал внимания. Тем не менее, мой дорогой мистер Аллейн, состояние его сердца вовсе не таково, чтобы в любой момент ожидать неспровоцированного приступа. Разумеется, борьба могла его спровоцировать, но вы же говорите мне, что следы борьбы отсутствуют.