Смерть в Берлине. От Веймарской республики до разделенной Германии
Шрифт:
Многие историки согласны, что на рассматриваемый здесь десятилетний (или около того) период приходится самое жестокое в истории ГДР подавление церквей 628 . Однако над опознанием останков погибших в войну немцев и их перезахоронением СЕПГ и церкви работали вместе – пусть и с неудовольствием; и это позволяет нам по-новому взглянуть на отношения между государством и церковью в Восточной Германии 1950-х гг. Но возможно, еще более важно другое: погибшие в войну имели для немцев как на востоке, так и на западе огромную эмоциональную значимость, поэтому вопрос о военных захоронениях проливает свет на то, как повлияли военные воспоминания берлинцев на раннюю историю ГДР.
628
См.: Neubert E. Christlich-kulturelle Traditionen im Alltagsleben der DDR und im vereinten Deutschland // Materialien der Enquete-Kommission: "Uberwindung der Folgen der SED-Diktatur im Prozess der deutschen Einheit, Bd. 5 (1999). S. 748. См. также: Besier G. Der SEDStaat und die Kirche: Der Weg in die Anpassung. M"unich: Bertelsmann, 1993; Goeckel R.F. The Lutheran Church and the East German State; краткую историю конфронтации церкви и государства в первые годы ГДР см. в кн.: Fulbrook M. Anatomy of a Dictatorship. P. 87 – 106.
Со своей стороны, Народный союз, возрожденный к 1948 г. во многих частях Западной Германии (но, как мы увидим, не в Западном Берлине), поддерживал непрерывный поток обвинений в адрес восточных немцев: мол, мертвых там игнорируют. В начале 1948 г. представители Союза обратились к ЕЦГ в лице ее западногерманских членов с просьбой «выступить деятельным
629
См.: EZA 4/1129. Volksbund – Kirchenkanzlei-Ost, Herrn Oberkirchenrat Zimmermann. 16 февр. 1948 г.
Весной 1945 г. Хальбе стала местом крупного сражения между отступающим Вермахтом и Красной армией, которая неуклонно продвигалась к своей главной цели – Берлину. Сражение было чрезвычайно яростным, даже в контексте исключительной жестокости Второй мировой войны 630 . Около 40 000 человек расстались там с жизнью всего за несколько дней; зрелище было ужасное. Тысячи мертвецов – гражданские и солдаты, Красная армия, Вермахт и нерегулярные войска – лежали на улицах деревни бок о бок и целыми кучами; некоторые с оторванными конечностями, размолотые и растерзанные танками. Иногда погибших забрасывало на крыши домов 631 . В мае и июне 1945 г. советское командование приказало всем тамошним жителям – женщинам, молодежи, старикам и военнопленным – похоронить умерших, «где они лежали» – часто в воронках от снарядов или в лесу неподалеку 632 . Как бы тщательно (или не тщательно) ни был выполнен этот приказ, годы спустя кости многочисленных солдат вермахта, участников Фольксштурма и мирных жителей все еще оставались разбросаны по округе (см. Рис. 5.1).
630
См.: Beevor A. The Fall of Berlin 1945. N.Y.: Viking, 2002. P. 328 – 338.
631
См.: Pietsch H. Gefallengedenken: In Halbe ausnahmsweise // Befremdlich anders: Leben in der DDR / Hg. E. Badst"ubner. Berlin: Dietz Verlag, 2000. S. 300.
632
См.: EZA 4/1129. Ernst Teichmann, «Bericht "uber meine Reise nach Halbe und Baruth». 9 авг. 1949 г.
Главное ощущение (sensibility), которое сопровождало сведения о зрелище в Хальбе после апреля 1945 г., – ужас. «Здесь лежит оторванная стопа ребенка, все еще в носке, там – женщина с застывшим, осуждающим взглядом, ее тело разорвано на куски. Куда ни взглянешь, всюду образ кошмара», – вспоминал один бывший солдат в начале 1960-х гг. 633 . Начав регулярно ездить в Хальбе для определения масштабов предстоящей работы по поиску, опознанию и перезахоронению умерших, Тейхман обнаружил, что жестокость сражения и сцены, которые оставила смерть, произвели неизгладимое впечатление на местное население. «В первые дни после крупного сражения в Хальбе большинство уже не были хозяевами своих чувств и очень многие уже не могли вспомнить, что происходило в следующие дни [после сражения]», – писал Тейхман 634 . Годы спустя окружающий ландшафт все еще напоминал перевернутую могилу. «Черепа, стопы и другие кости, даже черепа женщин и детей выступают из земли или лежат вокруг», – докладывал в 1949 г. Тейхман бранденбургскому премьер-министру Карлу Штайнхофу 635 . Даже к началу 1950-х гг. местные жители так и не привыкли к этому зрелищу; они были «охвачены ужасом[, оставшимся после] того сопротивления», и наполнены «понятным, но все же досадным трепетом», когда дело касалось останков умерших. Тейхман предполагал, что этот ужас мешает местным жителям помогать ему в поисках останков. Но, судя по всему, были у сельских жителей и иные соображения: пастор замечал, что некоторые из них хранили «молчание о том, что [они] знали [о могилах,] – то ли по политическим, то ли по человеческим причинам» 636 . И все же Тейхман упорно привлекал членов местной протестантской общины к себе в помощники для опознания разрозненных военных могил. В конце концов их содержимое переместили на построенное по специальному проекту центральное кладбище Хальбе 637 .
633
Воспоминания Ганса Фриске в кн.: Nun h"angen die Schreie mir an: Halbe. Ein Friedhof und seine Toten / Hgg. H. Pietsch, R. Potratz, M. Stark. Berlin: Edition Hentrich, 1995. S. 41.
634
EZA 4/1129. Ernst Teichmann, «Bericht "uber meine Reise nach Halbe und Baruth». 9 авг. 1949 г.
635
EZA 4/1129. Ernst Teichmann – Herrn Ministerpr"asident Steinhoff. 9 авг. 1949 г.
636
EZA 4/1130. «Vertraulicher Bericht», EKD Kirchenkanzlei, Berliner Stelle, Abt. Gr"aberf"ursorge. 31 июля 1951 г.
637
См.: EZA 4/1129. 9 авг. 1949 г. Краткую историю военного кладбища в Хальбе и соответствующие документы см. в кн.: Teichmann E. Pfarrer vom Waldfriedhof Halbe: Briefe und Aufzeichnungen, 1950 bis 1983 / Hg. R. Potratz, M. Stark. Potsdam: Brandenburgische Landeszentrale f"ur politische Bildung, 1997.
Рис. 5.1. Временная солдатская могила между Тойпицем и Хальбе, к югу от Берлина, 1945 г. Наверное, тысячи таких могил раскопали пастор Эрнст Тейхман и его помощники после Второй мировой войны – с целью опознания умерших и перезахоронения их останков. Фотограф: Йозеф Дондерер. Bildarchiv Preussischer Kulturbesitz/Art Resource, NY.
Со своей стороны, Министерство внутренних дел ГДР согласилось, что разрозненные, неопознанные могилы «бывших немецких солдат» представляют собой проблему, причем по причинам, похожим на приведенные церковниками: это «вопрос глубоко болезненный для чувств [sensibilities] немецких женщин и матерей» 638 . Более того, как бы сильно ни хотело государство избежать всякого намека на «милитаризм и прославление войны», на «тенденции объединения ветеранов», необходимо было опознать как можно больше умерших – чтобы рассеять распространенное в Восточной Германии подозрение, будто пропавшие находятся в советских лагерях. Режим СЕПГ приходилось убеждать население, что миллионы пропавших погибли, а не остались – как настаивал запад – в Советском Союзе. В 1949 г. по восточно-берлинскому радио было сказано: «это преступление против семей миллионов пропавших немецких солдат – “оценивать” число военнопленных просто путем прибавления к ним пропавших», – таким образом обычно поступали, как утверждалось, на западе. «Зачинщики» подобных заявлений не только преднамеренно возбуждали антисоветские настроения, но и «вели опасную игру с душами миллионов людей» 639 . В другой радиопередаче, транслировавшейся в следующем году, Карл Эдуард фон Шницлер, впоследствии ведущий жесткой антизападной телепрограммы «Schwarze Kanal» [нем. «Черный канал»], заявил: продолжать ждать пропавших – дело безнадежное. Отношение к этой теме СЕПГ – как выразил его Шницлер – сводилось к тому, что в Советском Союзе остались лишь военные преступники 640 . Отсюда можно сделать вывод, что в начале 1950-х гг. вопрос о «пропавших» был столь же политически весом в Восточной Германии, сколь и в Западной 641 .
638
BA DO 1/13615. Anschrift. 1 нояб. 1949 г.
639
Petersen P. Die Vermissten des zweitenWeltkrieges // Der Rundfunk, 4. Jhg., Heft 1. Berlin, 1949.
640
Schnitzler K.E. von. Vermisst, gefangen, gefallen // Der Rundfunk, 5. Jhg., Heft 4. Berlin, 1950. S. 2.
641
Moeller R.G. War Stories (особ.
Итак, в определенном смысле и режим, и церкви желали одного и того же, когда дело касалось погибших в войну немцев. Опознание как можно большего числа погибших должно было сдержать антисоветские настроения и, как говорили Дибелиус и Прейзинг, принести «успокоение семьям, которые предполагают, что их умершие близкие находятся в Хальбе, но [спрашивают,] могут ли они все еще быть живы как военнопленные» 642 . Оценки числа погибших возле Хальбе сильно разнились, от изначальной цифры в 40 000 до «40 000 – 70 000» 643 , «60 000 – 70 000» 644 и, к концу 1951 г., «возможно, до 100 000» 645 . Такие оценки, по иронии, выдавали желаемое за действительное. Многие жители Восточной Германии просто хотели знать, что случилось с давно пропавшими членами семьи, и надеялись, желая покончить с этим мучением, что их обнаружат среди погибших в Хальбе.
642
GAB EKU-EKiBB 103/61. S. 001 – 004. Dibelius und Preysing – MdI. Потсдам, 5 апр. 1950 г.
643
GAB EKU-EKiBB 103/61. S. 001 – 004. Dibelius und Preysing – MdI. Потсдам, 5 апр. 1950 г.
644
EZA 4/1129. Erl"auterungsbericht zum Vorprojekt f"ur den Zentralfriedhof Halbe. 17 янв. 1950 г.
645
EZA 4/1130. EKD Kirchenkanzlei, Abt. Gr"aberf"ursorge – Dibelius. 11 окт. 1951 г.
Однако самые трудные вопросы, стоявшие перед каждой из задействованных сторон, касались смысла предполагаемого кладбища. Согласно двум церковникам, Дибелиусу и Прейзингу, оно должно вызывать ощущение «мира между людьми и антипатию к бессмысленному массовому убийству»; эту цель поможет достигнуть сам облик кладбища, отражающий «простейшую, самую несентиментальную [pathoslos] естественность» 646 . Между тем, с точки зрения режима, создать кладбище, явно предназначенное для погибших в войну немцев, значило де-факто создать военный мемориал – предприятие проблематичное в любом месте в Германии, не говоря уже о востоке. Директива СКС запретила военные мемориалы для погибших в войну немцев; особенно запрещались «надгробия, мемориалы либо символы», связанные с нацизмом или «возвеличивающие воинские традиции». Тем временем в Британской зоне военные власти к 1949 г. уже стали позволять немцам воздвигать «неброские» кресты и мемориальные доски 647 . Восточный же режим хотел прежде всего лишить военные могилы «особого политического характера[, который они имели] в прежние времена». Это, как заметил один чиновник, означало превращение ухода за военными могилами в «вопрос социального и общественного благополучия <…> с тем чтобы разбавить его прежний <…> характер» 648 . Разумеется, характер этот состоял в культе воинской смерти, пропагандировавшемся при нацизме, и прославлении солдатской «жертвы во имя отечества».
646
GAB EKU-EKiBB 103/61. S. 001 – 004. Dibelius und Preysing – MdI. Потсдам, 5 апр. 1950 г.
647
EZA 2/287. Evangelische-Lutheranische Landeskirchenamt – Kanzlei der EKD, betr.: Errichtung von Ehrenmalen f"ur Gefallene. 23 февр. 1949 г. Это слегка корректирует тезис Мосса о том, что жителям Западной Германии «пришлось ждать до 1952 г., чтобы получить от союзников разрешение строить» мемориалы (Mosse G.L. Fallen Soldiers. P. 212). Мосс воспроизводил утверждение, сделанное в кн.: Rieth A. Denkmal ohne Pathos: Totenmale des Zweiten Weltkrieges in S"ud-W"urttemberg-Hohenzollern mit einer geschichtlichen Einleitung. T"ubingen: Wasmuth, 1967. S. 16.
648
BA DO 1/13615. Hauptabteilungsleiter Malz – Minister f"ur Arbeit. 29 июня 1951 г.
Местные чиновники надеялись также остановить тенденцию увязывать почитание погибших на войне немцев и враждебное отношение к советской власти, а заодно и к коммунизму. В 1949 г. берлинский пастор Кнут Разенбергер из Обершёневайде вступил в диспут о недавно восстановленном мемориале жертвам Первой мировой войны. В процессе реставрации мемориал получил новую надпись: «Христос наша надежда, 1949» 649 . Городские власти восприняли дату, будто намекающую на разделение Германии, как антисоветскую провокацию. В ходе последовавшей полемики Разенбергер использовал надгробные речи, чтобы осудить демонтаж берлинских фабрик советскими властями 650 ; он заявил о разграблении восточногерманских церквей советскими оккупантами; и наконец, распространил листовки, призывающие жителей Обершёневайде почтить умерших: «Почему среди вас столько трусов? Кого вы так боитесь, что не можете проявить любовь и уважение к павшим близким? У иноземцев, явившихся в вашу страну, по-прежнему есть солдаты, они чтят своих погибших, они возлагают свои венки и ваши венки на мемориалы в честь своих павших и своих лидеров». Затем Разенбергер призвал жителей Обершёневайде игнорировать оккупантов, оставляя цветы на спорном мемориале 651 . Он был, конечно, уволен за эти попытки агитации 652 .
649
LAB C Rep 101 – 04/8. Vorlage f"ur die Bezirksamtsitzung, 10 дек. 1949 г.
650
См.: LAB C Rep 101 – 04/8. Burgermeister Hans M"uller – Amt f"ur Kirchenfragen. 17 мая 1950 г.
651
См.: LAB C Rep 101 – 04/8. Vermerk. 5 июля 1950 г.
652
См.: LAB C Rep 101 – 04/8. Generalsuperintendent Dr. Krummacher. 7 авг. 1950 г.
Погибших в Хальбе, какой бы сложный комплекс чувств они ни вызывали, напротив, оказалось не так легко отодвинуть на задний план. Вопросы поминовения, идеологии и смыслов, приписываемых смерти на войне, в конце концов отступили перед болью, которую вызывало все, что связано с погибшими. Это, в свою очередь, заставляет нас признать: в первые годы после основания ГДР даже в столице республики политика памяти была намного более гибкой и тонкой, нежели склонны считать ученые.
Историки описывали попытки СЕПГ – через парады, массовые съезды, собрания и новые праздники, через установку сверхчеловеческой статуи в честь Красной армии – пропагандировать культ советских мертвецов и антифашистских героев 653 . Но в те годы пропаганде часто мешали воспоминания жителей Восточной Германии о войне и двусмысленный статус погибших в этой войне немцев в контексте разделенной нации, то есть в связывании общности, которая официально прекратила свое существование. Наложить на войну единую память было невозможно.
653
См.: Behrenbeck S. Between Pain and Silence. P. 44 – 45; Mosse G.L. Fallen Soldiers. P. 213 – 214.
Столь же важна была и материальность самих погибших – их кости, открытые солнцу и ветрам, видные как на ладони, в самых неожиданных местах. Сам факт появления умерших и наличие их останков часто выступали самым существенным фактором в переговорах церкви и государства по поводу погибших в войну. Каким бы нежелательным ни казалось присутствие костей мертвецов, их нельзя было просто убрать, чтобы освободить путь к новому миру. Вот Берлинский дворец – символ всего, что надеялся уничтожить коммунистический режим, – можно было взорвать. Что и было сделано в 1950 г. Это прошлое собрали и вывезли прочь. Можно было также поддержать новые смыслы относительно войны и произведенных ею смертей; свастику и спорные мемориальные надписи можно было убрать с поверхности камней, а назойливых пасторов вроде Разенбергера – снять с должности. Однако мертвые представляли куда большую сложность.