Смерть в кредит
Шрифт:
Раздался звонок, и она вздрогнула от неожиданности. По другую сторону стекла отворилась металлическая дверь. На пороге появился седовласый человек в оранжевой робе. Дверь закрылась. Заключенный медленно направился к стеклу и, усевшись в кресло, устремил взгляд на посетительницу. Несколько секунд они молча изучали друг друга через стекло. На нагрудном кармане его робы трафаретными черными буквами значилась фамилия «Викаса» – только так Энди поняла, что перед ней тот, кого она так долго искала. Этот человек был для нее совершенным незнакомцем.
«В трех футах» – только
Этого крупного человека нельзя было назвать толстым, и Энди заключила, что в былые годы он проводил бесчисленные часы в тренажерном зале тюрьмы. С годами мышцы обмякли, зато на лице застыл недобрый оскал. Смуглая кожа приобрела нездоровый пепельный оттенок, тюремную бледность. Зато она была гладкой – удивляло нехарактерное для такого возраста отсутствие морщин. Как видно, приговоренному к пожизненному заключению без возможности выйти досрочно не имело смысла сильно беспокоиться об освобождении. Но что всего больше ее поразило – так это его черные проницательные глаза. Они тлели как угольки, впившись в бездонные зеленые радужки Энди. Он будто бы смотрел на какого-то другого человека, воскрешая его из прошлого, – ненависть проникала сквозь стекло.
Заключенный поднес к уху телефонную трубку. Энди повторила его движение по другую сторону перегородки. И снова наступила тишина, будто они не знали, с чего начать. Наконец он произнес:
– Эти глаза не лгут.
Энди нечего было возразить.
Она вздохнула – получилось нечто среднее между хмыканьем и ухмылкой.
– После стольких лет ты наконец захотела узнать человека, который был женат на твоей матери?
Сказать по правде, этот человек был ей предельно безразличен, но Энди избрала примиренческий ответ.
– Вообще-то меня больше интересует мой родной отец.
– И что именно? – Даже теперь в его голосе улавливалась горечь.
– Все, что вы сможете о нем рассказать.
– Зачем тебе?
– Мне необходимо разыскать его, но я даже имени его не знаю.
– И ты считаешь, я могу тебе помочь?
– Надеюсь. Никто ничего не знает, вы – мой последний шанс.
Он сардонически улыбнулся:
– Чего ты хочешь? Воссоединиться и жить со своим английским папашей? Думаешь, тебя там с распростертыми объятиями встретят, дурочку-метиску? Зеленоглазый Джонни подцепил индейскую шлюху, и ты, ублюдина, появилась на свет.
Энди затаила дыхание, упорно отказываясь выходить из себя.
– Мне нужна только информация. Вы знаете, как его зовут?
– Конечно же, знаю. Твоя мать много месяцев к нему бегала – думала, такая хитрая. Я все знал и сказал ей, что не собираюсь с этим мириться. А потом я даже поверил ей, когда она сказала, что все кончено. А тут на свет выскочили вы двое, и…
Она отвела взгляд, словно желая спрятать свои зеленые очи.
– И вы вышли из себя.
– Ничего я не выходил: я воздал ей по заслугам.
С этим Энди могла бы поспорить, поговорить о соответствии наказания преступлению, но она пришла не для того, чтобы защищать блудницу.
– Так вы мне поможете? Скажете его имя?
– Возможно.
– Я не виновата в том, что мать вам изменяла. Мне очень нужна эта информация. Если бы это не было так важно, я бы не приехала.
Он снова умолк, а сам в это время лихорадочно соображал – это было почти осязаемо.
– Хорошо, – сказал он, – я назову его имя.
– Спасибо. – Энди достала из сумочки ручку и блокнот. – Я записываю.
– Не спеши. – Он подался к стеклу, будто собирался сообщить что-то по секрету. – Сначала мне надо знать, что ты готова за это дать.
– Хотите, чтобы я вам заплатила?
– У меня есть то, что тебе нужно. Я готов начать переговоры.
Энди не удивилась, хотя ей, конечно, было неприятно.
– О чем идет речь? Говорите, я вас слушаю.
– Ты знаешь, сколько времени я здесь нахожусь?
– Да.
Она загодя собрала о нем информацию. Первое преступление Викаса совершил задолго до рождения Энди и отбыл срок за нападение при отягчающих обстоятельствах. Потом, застрелив мать новорожденных близняшек, Викаса сразу признал свою вину и отсидел двенадцать лет за убийство второй степени. Потом судьба какое-то время хранила его от неприятностей – во всяком случае, он ни разу не попадался – еще лет десять после освобождения. А в девяноста четвертом Викасу осудили за вооруженный грабеж, ставший на его счету уже третьим серьезным преступлением. В итоге, по закону штата Вашингтон, он получил пожизненный срок.
– Из последних тридцати трех лет я двадцать один год провел в тюрьме, – проговорил он. – Вот такие дела.
Убеждать его в том, что это исключительно его вина, казалось бессмысленным.
– Нелегко вам пришлось, – посочувствовала Энди.
– Ага, – буркнул Викаса, досадливо осклабившись, – трудновато. Значит, так поступим. Ты снова придешь через две недели. Мне уже снимут ограничения, и я получу право на общие посещения.
– Я не могу столько ждать.
– А придется. Потому что я не получу того, что мне хочется, пока мы по разные стороны стекла.
Собеседница заколебалась, потом сказала:
– Я не стану ничего сюда проносить, если вы об этом.
– А мне и не надо ничего проносить, главное – сама приходи.
Вдруг контрабанда показалась Энди не самым плохим вариантом.
– Чего вы от меня хотите?
На его губах заиграла вялая улыбочка.
– Я хочу того, что здесь происходит каждое субботнее утро во время общих посещений.
– Даже и не думайте.
– Тебе надо знать, кто он, или нет?
– Назовите другую цену.
– Другой цены нет.
– Тогда нет сделки.
Викаса пожал плечами:
– Передумаешь – приходи. Я подожду, у меня полно времени.
– Я не вернусь.
– Куда ты денешься, прибежишь как миленькая. Если ты такая же, как твоя мать, то обязательно явишься.
– Вы мне отвратительны.
– Тогда пристрели меня – мы ведь даже не родственники.
– Я не буду оказывать сексуальных услуг.
– Ой-ой-ой, какие мы строгие! Пораскинь мозгами, детка… Слушай, тебе даже сглатывать не придется.