Смерть в Париже

Рекшан Владимир Ольгердович

— Вам кого? — Вопрос за спиной обратился в эхо и раздался сразу же со всех сторон.

Обернувшись, я обнаружил коренастого мужчину с литым торсом. Одет он был в облегающий тренировочный костюм и смотрел пристально.

— Понимаете, — ответил я под простого, — хочу сына, вот в плавание…

— Информация при входе, — оборвал мои объяснения коренастый и проследил, чтобы я вернулся в холл.

Я чувствовал его взгляд за спиной и постоял возле стенда. Коллективные заявки в коммерческую баню принимались на понедельники и пятницы. А среда? Что Юлия имела в виду, когда говорила про бассейн? Баню в здании бассейна? Люди разных сословий любят развлекаться в банях. Без штанов делишки обделывать легче. А если он просто

спортом занимается? А бассейн закрыт до сентября. Я вышел на улицу, осмотрелся и сделал большой круг. В одном месте к бывшей церкви вплотную подступал забор, сооруженный из бетонных плит. За ним расположилось какое-то умирающее предприятие. С другой стороны подход к спортшколе закрывали жилые дома. Заметив арку, я прошел через нее во двор и увидел пристроенного к церкви уродца — одноэтажную лачужку котельной с торчащей в небо трубой. Асфальт перед лачужкой был разворочен, а в канаве одиноко возился рабочий. Из открытой двери котельной доносились голоса. Было около двух часов дня. Солнце пыталось светить, облака старались помешать. Я провел ладонью по подбородку и порадовался, что не стал утром бриться. Буквально возле арки на улице торговал киоск, и я, вернувшись на улицу, купил там литр какой-то гадости, а подходя к котельной, оторвал от пиджака пуговицу, дабы он выглядел правдивей.

По стенам петляли трубы. В манометрах висели мертвые стрелки. Котел молчал. За столом сидел толстый и чернявый усатый обладатель очков с толстыми линзами. Рядом с ним, подперев голову руками, примостился мужчина в спецовке, отчасти похожий на моего соседа Колюню. Если в первом чувствовался надменный ум, обремененный избыточным чтением, то второй был — сам народ. Увидев меня, они перестали спорить.

— Привет! — приветствовал я их с порога. — Мужики, у вас нет стакана?

— Что? — заморгал глазами «сам народ».

— Смотря как на это посмотреть, — сурово ответил толстяк.

— Да вчера набодался. Еле дотерпел, пока деньги достал. Составьте компанию.

Толстяк смотрел неприязненно, но ответил неожиданно для меня:

— Что ж не составить. Иван, достань куверты.

— Компанию мы любим, — ответил «сам народ», названный Иваном.

Водку я купил иностранную, и на вкус она оказалась невыносимо противной.

— Ты откуда такой взялся? — спросил толстяк. — Мы тебя раньше не видели.

— Я на Песках живу. А тут вчера свадьба, послезавтра похороны. Неделю не уехать. У меня еще два дня в запасе.

Кажется, мой ответ удовлетворил хозяев помещения, и они более не спрашивали меня о мотивах появления, а продолжили спор, заменявший закуску. Толстяк принадлежал к буржуазным либералам. «Сам народ» Ваня думал как проклятый обыватель.

— Ты куда ваучер дел, Ваня? — спросил толстяк.

— Продал. А что? Раньше парили государственными займами, а сейчас призывают отдать имущество в частные руки. Тот же заем. Потом концов не найдешь.

— А я взял акцию «Олби», — поведал толстяк. — Их президент вошел в политбюро партии Гайдара. Он на виду, и ему обанкротиться не дадут.

Разговор продолжался в том же духе. Обсудили футбольные матчи в Чикаго и Нью-Йорке. Толстяк восторженно порадовался возвращению Солженицына. Его, мол, движение через Сибирь по триумфу похоже на возвращение Наполеона с Эльбы. Конечно, согласился «сам народ» Ваня, он похож на Наполеона, только приедет он в Москву, как Пугачев, — в клетке. Так я и думал. Они поругались, но выпили и помирились.

Так могло продолжаться до бесконечности. Спросив, где туалет, я нашел этот вонючий санузел и, склонившись над ржавого цвета унитазом, сунул два пальца в рот. Алкоголь уже впитывался кровью, но что-то мне удалось извергнуть. Из продолжения разговора я узнал — по понедельникам, средам и пятницам котельную начинают топить после обеда, чтобы в сауну поступала горячая вода. Толстый и Ваня спорили, кому завтра выходить на дежурство.

Толстый одолел, и Ваня сокрушенно согласился. В открытую дверь я видел двор, и где-то минут через сорок во дворе появился крепыш из спортивной школы. Я вздрогнул. Кто он такой — неизвестно. Следовало скрыться, поскольку крепыш мог меня расшифровать, но Ваня быстро поднялся и вышел к крепышу. Крепыш что-то втолковывал, Ваня кивал и чесал затылок. Толстый разлил по кувертам и предложил:

— Давай-ка. Ему много не надо — окосеет.

Ваня вернулся, положил связку ключей на стол, покосился на опустевшую бутылку и недовольно произнес:

— Винтили, мать их! А этот, мать его! Начальник тоже, мать-перемать!

Монолог означал — придется сходить в сауну и что-то там подкрутить, что раскрутилось, но полов, мол, не велено пачкать и — вообще… Я достал деньги и протянул толстому:

— Давай, я Ване помогу пока, а ты сходи, если нетрудно. Ну и закусить побольше — помидоров кило, сардельки да хлеб. Если нетрудно. Если я вам не надоел. Мне-то на эти свадьбы-похороны идти неохота. Там ругань сплошная. Мне б отсидеться, а к вечеру ближе я вернусь к ним, когда они уже все передерутся и успокоятся.

— Что — так круто? — посочувствовал толстяк.

— Родня! — ответил я. — Чтоб им пусто.

— Бывает, — сказал Ваня.

Конечно, толстый обрадовался, но виду не подал:

— Ладно. Разберусь. Вы только там все нормально чтоб. Слышь, Иван? А то мне голову эти бандиты оторвут.

— Там дел-то на пять минут.

Коммерческая баня располагалась на первом этаже церкви, но вход имела отдельный. Сам бы и не догадался. Мы прошли во второй двор, который полуовалом окружали дома. Двор переходил в тополиный сквер с белыми скамейками и еще невытоптанными газонами. Следовало что-то придумать за несколько минут. Ваня отпер дверь, обитую рейками, и мы вошли в узкий холл с телевизором и кожаными креслами. Кислый банный запах. На низеньком столике стояла пустая пивная бутылка. Справа от холла находилась дверь, ведущая в бассейн. Из бассейна можно было пройти в парилку. Из холла шел коридорчик и слева имелась еще одна комнатка без двери — с диванчиком и столом. В конце коридора в объемном чуланчике стояли метлы, шайки, разные моющие средства в полиэтиленовых упаковках, висели веники и хранились прочие банные аксессуары. Я все это быстро обошел и запомнил. Ваня крутил краны, пуская и перекрывая воду.

— Помочь, Вань? — спросил я, заглядывая в душевую.

— Тут, мать-перемать! Дел-то, перемать-мать!

— Ясно. Вас-то сюда пускают кости парить?

— Хрен, мать-перемать, пускают, мать-перемать! Тут такие тачки и бляди!

— Ясно. Я покурю пока.

— Кури, мать-перемать! Пять минут, перемать-мать!

В бассейнах на окнах стояли решетки. Парилка представляла собой склеп. Входная дверь — глухой номер. Я прошел в кладовку и обнаружил в ней крашеную, забитую на гвозди дверищу. Ваня слышно матерился, значит, работал. Толкнул дверь — мертво. Поискал хоть что-нибудь — нашел в углу килограммовую гантелину. Стал ею сбивать загнутые гвозди, державшие дверь. Чуть двинулись и встали. Нашел столовый нож и загнал его лезвие под гвоздь. Стал стучать гантелиной. Гвоздь отошел чуть-чуть. Лезвие лопнуло. Это не арабская сталь. Ваня перестал материться. Я быстро вышел, сел в холле в кресло и достал сигареты.

— Надо смеситель менять, а то жопы ошпарят, — сказал Ваня. — До завтра продержится и хорош!

Связка с ключами лежала на столе. Я взял связку и сказал:

— Тогда рванули? Я закрою. Ты инструменты тащи, а я и свет вырублю.

Он подождал меня на улице, пока я возился с замками. Его уже пошатывало от дармовой водки. Мы вернулись в первый двор, и, когда подходили к котельной, я сказал:

— Он же пива не купит! Я ему денег на пиво не дал! На соседнем углу из ящиков «Балтику» продают. Может, еще не кончилась. Возьму-ка пива пяток.