Смерть в Поместье Дьявола

Перри Энн

Даже не зная, почему — вероятно, мысли эти в последние дни не выходили из головы, — Балантайн вернулся к Максу и Девилз-акр:

— Один из убитых — наш бывший лакей Макс. — Он наполнял стакан, поднял его, повернул, разглядывая на просвет рубиновую жидкость. — Питт приходил сюда. Попросил меня поехать с ним и опознать тело.

Лицо Росса оставалось бесстрастным. Он все держал в себе: для посторонних его мысли и чувства оставались тайной за семью печатями. Балантайн помнил Елену Доран, которую Росс любил до Кристины, и тут пришла тревожащая идея: может, так и не перестал любить? И огорчился: как за самого, Росса, так

и за Кристину. Может, поэтому иногда она казалась такой уязвимой и становилась такой злой. Счастье Джемаймы, должно быть, сыпалось солью на ее рану.

Но при этом счастье скольких семейных союзов основывалось совсем не на проведенном вместе времени, а на разделенных убеждениях, ценностях? Пыталась ли Кристина завоевать любовь Алана Росса? Она располагала необходимыми для этого умом и красотой, а ее долг состоял в том, чтобы обрести мягкость и великодушие души, а потом продемонстрировать ему. Вновь генерал подумал о том, что должен попросить Огасту переговорить с дочерью.

Брэнди смотрел на него.

— Питт приходил сюда? Разве полиция не знала, кто такой Макс?

Балантайн опять переключился на бывшего слугу.

— Получается, что нет. Он использовал несколько фамилий, но Питт узнал его в лицо… или подумал, что узнал.

Они посидели в молчании. Вероятно, отдавали себе отчет, что убили не того Макса, который служил в этом доме. С тех пор он стал другим. Тогда он определенно не был для них личностью, хотя они жили в одном доме и видели его каждый день, — просто являлся атрибутом домашней обстановки.

— Бедняга, — наконец изрек Брэнди.

— Вы думаете, они когда-нибудь выяснят, кто это сделал? — спросил Росс, повернувшись к Балантайну. На лице читалось волнение. — Если он торговал женщинами, можно представить себе, за что его убили. Этот человек пал так низко…

— Еще ниже торговля детьми, — указал Брэнди. — Особенно мальчиками.

Росс поморщился.

— Господи! — выдохнул он. — Я как-то об этом не подумал. Какие же мы невежественные по части преступлений! Не могу представить себе, что может заставить человеческое существо идти на такое. И однако это делают тысячи, причем в моем родном городе. Я, возможно, каждый день моей жизни прохожу мимо них по улице.

— Мальчиками, — повторил генерал Балантайн, без вопросительных интонаций. Проведя тридцать лет в армии, он не мог не знать про склонности и отклонения от нормы мужчин, находящихся далеко от дома, особенно под воздействием тягот боевых действий. Вероятно, желания эти дремали, пока одиночество и отсутствие женщин не пробудили их, чтобы потом списать все на войну. Генерал не думал, что кто-то зарабатывал на жизнь, продавая детские тела для таких нужд. Он и представить себе не мог, что творилось в голове у таких людей.

— Макс предлагал детей? — спросил Балантайн.

— Думаю, женщин, — ответил Брэнди. — Так, во всяком случае, пишут в газетах. Но возможно, они не решились упоминать про детей. Люди не хотят знать, что в проституцию вовлечены дети. Женщин мы можем обвинить, назвать аморальными, и если с ними что-то случается, общество за них ответственности не несет. Проституция стара, как человечество, и скорее всего умрет вместе с ним. Мы можем просто ее не замечать: даже хорошо воспитанные женщины делают вид, что ничего о ней не знают. В этом случае реагировать нет нужды. Невежество — самая эффективная защита.

Балантайн вдруг подумал,

что совсем не знает сына. В Брэнди появились злость и горечь, которых ранее он не замечал. Годы летели, но генерал никаких изменений в себе не ощущал, а потому полагал, что не менялся и Брэнди. Разница между сорока пятью и пятьюдесятью ничтожна, тогда как между двадцатью тремя и двадцатью восьмью может оказаться безмерной.

Он смотрел на своего сына и видел, как разительно отличается он от Алана Росса. Прямой нос, упрямый, решительный рот… Казалось бы, сыну положено походить на отца. Но много ли взял от него Брэнди? Если подумать… пожалуй, что нет.

— Почему мы такие безразличные? — спросил он вслух.

— Защищаем себя, — ответил Брэнди. — Инстинкт самосохранения.

Алан Росс провел рукой по волосам.

— Большинство из нас избегают смотреть на невыносимое, — заговорил он так тихо, что они едва его слышали. — Особенно если речь идет о том, чего мы изменить не можем. Нельзя винить женщину, если она не хочет знать, что ее муж пользуется услугами проституток… особенно, если проститутка — ребенок. Если она узнает, что этот ребенок еще и мальчик, ей придется уйти от мужа. Мы все знаем, что развод губителен для женщины. Даже в весьма терпимом обществе она перестает существовать. Становится объектом невыносимой жалости, не говоря уже о пересудах, которые обычно не столь милосердны. Нет. — Он яростно покачал головой. — Ей остается только одно: не разрушать секретность, которая окутывает его похождения, и не позволять себе усомниться в его верности. Ничего другого она позволить себе не может.

На этот раз Брэнди промолчал.

Балантайн посмотрел на мерцающие канделябры. Попытался представить себе, каково оказаться в таком положении, подозревать, осознавая при этом, что докапываться до правды себе дороже. Когда на кону собственное выживание и выживание детей, правду эту лучше зарыть как можно глубже. У него никогда не возникало сомнений, что Огаста — верная и всем довольная жена. Может, в этом проявлялись его невыносимое самодовольство, слепое, глупое бесчувствие? А может, это свидетельство его веры в нее, которую надо почитать за счастье? Он никогда не спал с проститутками, даже в первые годы службы в армии. Разумеется, иной раз, до свадьбы, сходил с пути истинного, но ради взаимного удовольствия, за деньги же — никогда. А после свадьбы всегда помнил о своем моральном долге: никаких случайных связей, если он или Огаста в отъезде или не в настроении. Огаста не была страстной женщиной; возможно, тому способствовали нормы приличия. И он давно уже взял под контроль свое тело и не позволял ему диктовать условия. Такой контроль для солдата обязателен. Усталость, боль и одиночество не должны мешать выполнению боевой задачи.

Алан Росс вновь провел рукой по волосам.

— Извините. Это не самая подходящая для обсуждения тема. Я испортил вам обед.

— Нет. — Балантайн сглотнул слюну и вернулся в настоящее. — Ты все говоришь правильно. Ситуация отвратительная. Но нельзя винить людей, если они не хотят узнавать то, что может их уничтожить. Бог свидетель, человек, который содержит публичный дом, заслуживает смерти. Но убийство не решает проблему. А эта кастрация — чистое варварство.

— Ты бывал в Девилз-акр, папа? — спросил Брэнди уже менее эмоционально, да и лицо стало спокойнее. — Или в каком-то другом трущобном районе?