Смерть в пяти коробках

Карр Джон Диксон

Сандерс говорил не спеша, осторожно приводя довод за доводом, хотя голова у него кружилась. Цвета вдруг стали более яркими, звуки — более громкими. Он отчетливо видел, как маслянисто блестит стальной ствол пистолета; дуло смотрело прямо на него. В нос снова ударил запах стирки, от которого он никак не мог отделаться.

Видимо, его слова задели Фергюсона за живое.

— Молодой человек, полиция меня не знает. А что вы там плели о моей связи с миссис Синклер?

Молчание.

— Отвечайте, когда вам задают вопрос! Я, кажется, ясно дал понять, что слов на ветер не бросаю!

— Нет, — отозвался Сандерс. — До сих

пор все сходило вам с рук. Я знаю, что нахожусь в полной вашей власти и сил у меня немного. Вы уже выстрелили в меня дважды, хотя мне даже не очень больно. Но с какой стати мне вас бояться? Вы неприятный тип, и мне не нравятся ваши манеры. Интересно, что вы намерены делать после того, как наиграетесь в Вильгельма Телля?

Вместо ответа, Фергюсон снова поднял пистолет.

Когда за дверью, в коридоре, послышались шаги, глаза его сверкнули. Он чуть сместился, чтобы держать под прицелом дверь. Тяжело дыша, в комнату ввалился сэр Генри Мерривейл. На голове его был все тот же древний цилиндр.

— Вечер добрый, сынок, — произнес он. — Пожалуй, с тебя хватит.

Ответом ему было молчание. Фергюсон шевельнул рукой.

— Встаньте рядом с ним! — приказал он.

Г. М. послушался. Поместившись между Маршей и Сандерсом, он выдвинул себе табурет и, сопя, опустился на него. Цилиндр сместился на затылок; уголки рта опустились, как будто на завтрак ему подали тухлое яйцо. Пальто у него было распахнуто, оттуда торчал массивный живот, препоясанный золотой цепочкой от часов. Смерив Сандерса озабоченным взглядом, Г. М. поерзал на табурете и потер друг о друга большие пальцы. Все это молча. Сцена казалась еще более зловещей именно из-за того, что Г. М. ничего не говорил.

— Ах да! — оживился Фергюсон, словно вспомнив что-то. — Я знаю, кто вы. Вы знаменитый комик из Уайтхолла, над которым все потешаются. У вас тоже сложилось впечатление, будто я просто болтаю? Полагаю, это вы носились сегодня по саду?

Г. М. кивнул, с интересом разглядывая Фергюсона:

— Верно, сынок. Понимаешь, я решил, что не помешает на всякий случай иметь под рукой полицейского — я ведь подозревал, что в доме прячешься ты. Поверь мне, если бы эти два молодых идиота послушались и встретили меня на заднем дворе, шума было бы поменьше. Ты храбрый малый, настоящий смельчак. Я тобой просто восхищаюсь.

На лице Фергюсона впервые затеплилось некое подобие улыбки. Сандерсу показалось, что на лбу у домушника вздулись жилы.

— Мы займемся вами через минуту, — пообещал он. — А пока… говорите.

— Конечно, — кивнул Г. М. — Я здесь как врач. Хочу понять, чего ты добиваешься. Неужели просто хочешь попугать молодого человека, а потом выставить его на улицу и отпустить с миром? Или ты намерен совершить убийство?

— Я не убийца, — возразил Фергюсон. — Никогда им не был и не буду. И нечего пытаться меня подловить. Я еще не решил, что с вами делать; но, знаете, я ведь могу и сдать вас полиции, которую вы так любите. Вы вломились в чужой дом.

— Угу. Можете сдать нас полиции. Но я назову вам две причины, почему вы так не поступите.

— Говорите! — приказал Фергюсон.

— Я тут сидел и думал, и вот что надумал…

— Живее!

— Ладно, сынок. Первая причина. Официально ты — покойник. Ты муж миссис Синклер, «скончавшийся» в прошлом году. Твоя жена, воспользовавшись твоей якобы смертью, получила солидную страховку.

— Дальше!

— Видишь

ли, мы сразу заподозрили, что между тобой и ею существует некая связь. Доктор ведь говорил тебе. Мы с Мастерсом начали гадать, какие отношения вас объединяют. А сегодня сержант Поллард собрал массу сведений о миссис Синклер. Ее покойного мужа звали Питер Синклер; он якобы умер в 1936 году в Биаррице от какой-то эпидемии. Никто почти ничего не запомнил о нем, кроме того, что на теннисном корте он демонстрировал поразительную для его возраста резвость. Итак, мы уже знали: ты не такой старый, каким хочешь казаться. Мы уже знали, что ты — первоклассный домушник. А сейчас мы располагаем дополнительными сведениями, полученными от Бернарда Шумана и от французской полиции. А узнав про мужа миссис Синклер, я посмотрел на Мастерса и спросил: «Возможно такое?» А он посмотрел на меня и ответил: «Мы все выясним». Вот мы и выяснили. Сынок, игра окончена.

Фергюсон откинулся на спинку кресла. На виске его пульсировала жилка.

— Будь у меня время, — без всякого выражения продолжил Г. М., — я порасспросил бы тебя о твоей жизни и о жизни миссис Синклер. В разное время вы с ней оба проявили чудеса ловкости. Интересно, вы работали вместе или порознь?

— Наши дела вас не касаются, — отрезал Фергюсон. — А пока… Что еще вам известно? Мне нужны факты. «Будь у вас время!» Время! Да у вас его сколько угодно!

— Знаю, сынок, — кивнул Г. М. — А вот у тебя нет.

— Вы будете говорить или дать вам пилюлю? — Фергюсон взвел курок. — Она пойдет вам на пользу.

— Да послушай же! Не будь полным кретином! Дурак, кем ты себя возомнил? Я вот что пытаюсь тебе сказать…

Вместо ответа, Фергюсон выстрелил. Как в кошмарном сне, Сандерс услышал знакомый глухой хлопок. Он невольно дернулся вбок и склонился над кадкой, постепенно заполняющейся кровью. Но он услышал и новый звук и увидел, как в стене, в нескольких дюймах над головой Г. М., образовалась дырка. Марша сдавленно вскрикнула. Было ясно: она долго не выдержит. Выражение лица Г. М. не изменилось.

— Ты промахнулся, — заявил он.

— Жаль, — пролаял Фергюсон. — Значит, попробуем еще раз. Если…

— Я бы не стал на твоем месте. — Г. М. покачал головой. — Можешь разнести мою голову на куски, если прицелишься получше и рука не дрогнет. Но она дрогнет. И потом, ты совершишь глупость. Сынок, кто-то решил от тебя избавиться. Молоко, которое ты пьешь, отравлено! И если ты не перестанешь валять дурака и немедленно не примешь противоядие, через десять минут тебе крышка.

Наступила такая пронзительная пауза, что даже потрескивание дров в камине стало невыносимо громким. Доктор Сандерс быстро посмотрел в глаза Фергюсону и понял, что Г. М. прав. Симптомы отравления атропином проявлялись так стремительно, что не приходилось сомневаться — злоумышленник не пожалел яда.

Молчание нарушил сам Фергюсон.

— Ах, какие мы умные! — язвительно протянул он. — Кажется, все мы еще не наигрались вдоволь. Не старайтесь меня провести, Мерривейл! Меня на пушку не возьмешь!

Г. М. широко раскрыл маленькие глазки.

— Неужели, сынок, ты думаешь, будто я беру тебя на пушку? Неужели сам ничего не чувствуешь?

— Я чувствую себя отлично, — возразил Фергюсон. Шлепанец упал на пол, он подцепил его ногой. — А вот вы нет. И когда я закончу, вам будет гораздо, гораздо хуже, чем мне.