Смерть в редакции
Шрифт:
Дин, который видимо тоже разменял свое семидесятилетие, был дюйма на три повыше Хэрриет, имел свою собственную белоснежную шевелюру и носил смешные усы, ужасно похожие на детскую зубную щетку. Гримасу на его физиономии можно было истолковать: «Я-предпочел-бы-быть-где-угодно-но-только-не-здесь». Я в глубине души искренне пожалел, что его желание не исполнилось. На нем был двубортный синий в полоску костюм, который тоже тянул долларов на пятьсот, и университетский галстук. Само собой, его альма-матер был Йель. Я протянул руку, и он пожал ее без всякого энтузиазма.
Когда мы
Она, инстинктивно почувствовав, что Вульф терпеть не может рукопожатий, руки не протянула. Но он поднялся на ноги, что являлось проявлением глубокого уважения, хотя до гостьи, видимо, это не дошло. Обычно он не утруждает себя вставанием, особенно при появлении женщин.
— Мистер Вульф, — начала она приятным, четким голосом с легким южным акцентом, — благодарю вас за то, что согласились нас принять. Эллиот… мистер Дин попросил разрешения сопровождать меня, и я не стала возражать при условии, что он будет считать нашу беседу конфиденциальной.
Дин с недовольным видом наклонился вперед и с одышкой проговорил:
— Хэрриет, я еще раз хочу напомнить вам, что выступал против этой встречи.
— Эллиот, умоляю… — негромко, но с жесткой ноткой в голосе произнесла миссис Хаверхилл.
Дин заткнулся и мрачно уставился на массивную резную фигуру из эбенового дерева, которая когда-то послужила для Мортимера орудием убийства.
— Мистер Вульф, — продолжила она с легкой улыбкой, — прежде чем мы перейдем к делу, я хочу кое-что сказать. Во-первых, мне много лет тому назад следовало бы написать вам и выразить благодарность за то внимание, которое вы постоянно оказываете «Газетт». Мистер Коэн и мистер Бишоп часто рассказывали мне о тех эксклюзивных материалах, которые вы предоставляли нашему изданию. Вы — добрый друг нашей газеты.
— Мадам, — сказал Вульф, поудобнее устраиваясь в кресле, — мы даем ровно столько, сколько получаем. Мистер Коэн постоянно оказывает нам неоценимую помощь. В целом, думаю, мы квиты.
Хэрриет Хаверхилл кивнула. — Тем не менее мы высоко ценим вашу дружбу. И одно из ее проявлений — то милое письмо, которое вы поместили в «Таймс».
— Я всегда говорю то, что думаю, — ответил Вульф. — И меня не надо убеждать в достоинствах «Газетт».
— Очень приятно слышать такое, — сказала она.
Собрание стремительно превращалось в общество взаимного восхваления, и я начал беспокоиться за Вульфа. Я всегда волнуюсь в тех редких случаях, когда он млеет в присутствии женщин.
— Вы знаете, — продолжала Хэрриет, когда Уилкинс умер, большинство директоров компании ждали, что я сяду в лужу. Признаюсь, что первые несколько месяцев я пребывала в ужасе, но в то же время была преисполнена решимости сохранить газету в том виде, в каком ее задумал мой муж, и оставить ее в руках семьи.
— Неужели все остальные стремились к иному? — спросил Вульф.
— О, я вовсе не хотела сказать, что являлась единственной спасительницей газеты, — ответила она. — Боже, как претенциозно все прозвучало. Но то, что я хочу сказать далее, может показаться
— После того как они стали старше, отношение изменилось?
— Неприятие еще больше усилилось, если это можно считать изменением. Нет-нет, внешне наши отношения всегда носили вполне цивилизованный характер. В присутствии Уилкинса дети были вежливы и даже заботливы. Однако это был не более чем фасад. Фасад тут же осыпался, когда Уилкинс скончался, и из завещания выяснилось, что большая часть активов «Газетт» досталась мне. Их недовольство тогда впервые прорвалось наружу. Особенно гневался Дэвид. Но я знала, Уилкинс хотел, чтобы газетой управляла я, и я …
— И вы сделали «Газетт» таким великолепным изданием, о котором Уилкинс мог только мечтать, — вмешался Дин.
Он потянулся вперед и положил ладонь на руку Хэрриет. Жеста более трогательного придумать было просто невозможно.
— Эллиот, если бы он был жив, газета была бы точно такой или даже лучше, — произнесла она тоном, которым обычно делают выговор шестилетнему ребенку. — Так или иначе, мистер Вульф, все эти годы я упорно трудилась — временами даже слишком, — чтобы утвердить себя и показать всем, на что я способна. Иногда я была жесткой или даже жестокой. Мне известно, что мои служащие называют меня «Железной Девой» или «Бессердечной Хэрриет».
— Не говорите так! — воскликнул Дин, схватив ее за руку.
— Но это же правда, — сказала она, спокойно освобождаясь от захвата. — Я знаю за собой такую черту, и в некотором роде, как это ни странно звучит, горжусь ею. Может быть, потому, что у меня ранее не было никакого опыта управления. В маленьком южном городке, где я выросла, юные леди не должны были пачкать свои пальчики участием в коммерческих предприятиях. И мой первый супруг, который в финансовом отношении вполне процветал, не хотел, чтобы я каким-то образом вмешивалась в его бизнес, поэтому я вступила в зрелый возраст, будучи в полном неведении об окружающем мире. Все свое время в Джорджии, да и позже, когда мы переехали на север, я тратила на то, что в нашем кругу называли «Добрые дела» — на благотворительность разного рода.
— Перейдем к вашему второму браку, — сказал Вульф, оставив ее излияния без всяких комментариев. — Мистер Хаверхилл взял на себя труд обучить вас азам менеджмента?
Хэрриет нахмурила брови и, склонив голову набок, ответила:
— Думаю, так можно выразиться, хотя вряд ли уместно говорить о формальном обучении. Но газета поглощала его полностью, и он обожал обсуждать со мной все проблемы: рекламу, тиражи и распространение, вопросы подачи новостей, административные вопросы и даже содержание здания редакции. Когда он увидел, что мне это интересно, он начал посвящать меня во все новые и новые детали, и через несколько месяцев дело дошло до того, что он начал иногда спрашивать моего совета.