Смерть в редакции
Шрифт:
— Эллиот говорил о том, что Хэрриет умирает. Что он имел в виду?
Вульф бросил взгляд на Кремера, а затем вновь посмотрел на Донну.
— Видимо, миссис Хаверхилл поделилась с мистером Дином — и более ни с кем — недавно полученной печальной информацией о том, что страдает неизлечимой формой рака. Я тоже узнал об этом — мои источники не имеют значения. Я несколько удивлен тем, что мистер Дин не раструбил о смертельной болезни миссис Хаверхилл сразу же после ее гибели. Это только подкрепило бы версию о самоубийстве, хотя когда я узнал о болезни, это никоим образом не изменило моего убеждения в том, что она
— Еще мне хотелось бы узнать, — сказала Донна, глядя на Макларена, — было ли известно этому человеку о том, что Эллиот убил мою мачеху?
Вульф чуть пожал плечами.
— Вам следует спросить у него, мадам, или предоставить полиции сделать это, но я полагаю, что он не знал, так как…
— Вы правы, черт возьми! — взорвался Макларен. — Мне ничего не было известно. — Его картавость была заметна как никогда. — Я газетчик, я бизнесмен, но я не преступник и не приспешник преступников!
— Советую, сэр, вам на этом остановиться, — предупредил его Вульф. — Ваша речь становится похожей на выступления Никсона после Уотергейта.
— Начиная с этого момента говорю я, — произнес Кремер. — Перли, давай двигать отсюда. А вас, мистер Макларен, я хотел бы видеть завтра утром в моем офисе — вот моя визитная карточка.
Стеббинс поднял Дина на ноги и защелкнул на нем наручники. Только в этот момент все по-настоящему осознали, что этот маленький человечек с белыми волосами и смешными усиками — убийца. Донна глубоко вздохнула. Дэвид добрел до бара и налил себе изрядную порцию ирландского виски. Кэролайн внешне выглядела спокойной, но ее выдавала дрожащая нижняя губа. Скотт пребывал в трансе. Макларен с искаженной физиономией подошел к Одри, хотел что-то сказать, но, видимо, передумав, направился к дверям. Вскоре все они на одеревенелых ногах зашагали к выходу. Вульф попросил остаться лишь Одри и Бишопа.
Я выскочил в прихожую, обогнал наших гостей и распахнул перед ними дверь. Не придумав, что можно сказать, я только кивал всем, включая Донну, которой я предпочел бы послать улыбку. Все это походило на похоронную процессию, да в сущности так и было.
Молчание нарушалось лишь покашливанием, сопением да всхлипыванием Эллиота Дина, которого Перли усаживал на заднее сиденье неприметной машины, стоявшей с работающим на холостом ходу двигателем у тротуара.
Глава 22
Когда я вернулся в кабинет, то застал там Вульфа и Бишопа. Последний, держа в одной руке незажженную трубку и почесывая другой затылок, говорил:
— …и я знал Эллиота, наверное, лет тридцать. Нет, разум отказывается понимать случившееся. Мне надо связаться с отделом новостей. Вы разрешите воспользоваться вашим телефоном? Проклятие, как жаль, что я не догадался прихватить кого-нибудь из своих людей.
— Но здесь имеется один, — сказал, кивая мне, Вульф.
Я заглянул в соседнюю комнату, где ждал Лон, и поманил его.
— Откуда ты, черт побери, взялся? — увидев его, спросил Бишоп.
— Он находился здесь с самого начала, — ответил Вульф. Складки на его физиономии несколько углубились. — Я знал, что вам понадобится человек, который мог бы оказать помощь в подготовке статьи и передать материал в газету. Как вы уже слышали ранее, я хочу сделать все для того, чтобы объем наших взаимных услуг находился в состоянии
Я проводил Одри в указанное место. Она сыпала вопросами, на часть которых я смог ответить, а некоторые приберег для Вульфа. Приняв заказ на выпивку — от еды она отказалась, — я отправился в кабинет, чтобы выполнить его. Бишоп, который еще не знал, что Лон все видел собственными глазами, описывал ему вечерние события, а Лон, сидя за моей пишущей машинкой, настукивал статью для завтрашнего выпуска, видимо, расцвечивая ее плодами собственных наблюдений. Я пришел к такому выводу, увидев, как он скалится в ухмылке. Налив для Одри ирландского виски с водой, я вернулся в гостиную и плюхнулся рядом с ней на желтый диван.
— Неужели Ян выйдет сухим из этой истории? — спросила она.
— Скорее всего так, но я буду крайне удивлен, если он теперь сможет заполучить «Газетт». Ход событий разочаровал вас?
— По правде говоря, нет, — ответила она, отбрасывая со лба непокорную прядь рыжих волос. — Все это дело послужило мне на пользу. Мне кажется, что за последние несколько дней я наконец как-то переломила свое отношение к Яну. Мне он никогда не нравился, но сейчас я искренне жалею его. Может быть, потому, что подсознательно я испытывала к нему жалость много-много лет. Денег у него больше, чем он может истратить, но он несчастен. И, думаю, таким и останется, потому что ему никогда не добиться уважения со стороны великих людей газетного мира. А именно к этому он стремится более всего.
— А вы полагаете, что он заслуживает их уважения, выпуская газеты такого рода?
— Нет. Все это должно бы радовать меня, но почему-то совсем не радует. Наверное, это означает, что я наконец стала взрослой, — сказала она, посмотрев на меня с невеселой улыбкой.
— Вы давно уже взрослая, — ответил я. — Но просто до сих пор не знали об этом.
Глава 23
Три дня спустя, в понедельник, если быть точным, Вульф восседал в кабинете, потягивая после ленча пиво, я же пробавлялся молоком. Чтобы ввести вас в курс дальнейших событий, сообщу, что Одри оплатила и оставшуюся часть гонорара. В ту пятницу Вульф встретился с ней вновь почти в полночь — столько времени у Лона с Бишопом заняла подготовка статьи и диктовка ее по телефону в «Газетт».
После беседы с Вульфом Одри настояла на немедленной выплате своим личным чеком.
— Вы сказали, что платить оставшуюся часть до приговора суда необязательно, — сказала она, — но я удовлетворена тем, что вы нашли виновного, даже если им оказался не тот человек, которого я подозревала.
В субботу «Газетт» под огромным заголовком опубликовала материал об аресте Дина, вставив в очередной раз фитиль всем своим конкурентам. Наши с Вульфом физиономии снова появились в печати. После выхода газеты мы несколько часов отчаянно боролись с лавиной звонков журналистской братии, требовавшей от нас ярких высказываний или интервью. Я отвечал на звонки, и практически все репортеры получали стандартный ответ, продиктованный Вульфом: «Я рад, что помог внести ясность в это дело».