Смерть в Сингапуре [сборник]
Шрифт:
Наверное, на этом история не кончилась, но я не стал расспрашивать его. Мне за это не платили.
— Шесть месяцев назад я прочитал в газете, что скончался последний представитель этой семьи.
— Той самой, что владела шестью автомобилями в 1933 году?
— Именно. Я решил рискнуть, позвонил адвокату в Сан-Франциско и попросил его выяснить, не сохранился ли у покойника тот самый «стац». Газеты писали, что он долгие годы жил один, а соседи считали его чокнутым. Адвокат разузнал, что машина так и стоит в гараже, и купил ее для меня.
— Должно быть, она многое для вас значит.
— Вы правы, мистер Которн, многое, — и он уставился в какую-то далекую точку над моим левым плечом,
После того как я рассказал Триплету о звонке Коллизи, он вернулся в мастерскую, а я остаток дня провел в кабинете. Готовил ответы на поступившую ранее корреспонденцию, успешно выдержал натиск коммивояжера, желавшего продать нам новую упрощенную систему бухгалтерского учета, которую он сам оказался не в состоянии понять, побеседовал с тремя шестнадцатилетними подростками о достоинствах «кадиллака», обсудил с семидесятидвухлетним стариком модели машин, когда-то принадлежавших ему, провел полчаса с владельцем процветающего завода сантехники, разрабатывая кампанию, в результате которой его жена могла бы прийти к выводу, что покупка «кадиллака» — наиболее удачное вложение денег. И шесть раз отвечал на телефонные звонки.
В пять часов я вновь нажал кнопку под столом, — на этот раз, чтобы сообщить Триплету и трем нашим сотрудникам об окончании рабочего дня. Подождал, пока Триппет снимет комбинезон, помоется и присоединится ко мне, чтобы пропустить по рюмочке в ближайшем баре.
— Мы с женой обедаем сегодня в гостях, — сообщил он мне, когда мы уселись за столик. — Потом я намерен заехать сюда, посмотреть, все ли на месте.
— Если вы найдете груду головешек, позвоните мне.
— Обязательно.
Мы поговорили о короле гамбургеров и его «стаце», выпили содержимое наших бокалов, а потом я спросил Триплета, не подвезти ли его домой.
— Нет, — он покачал головой. — Я лучше пройдусь.
Наш супермаркет и его дом в Беверли-Хиллз разделяли четыре с половиной мили, и я каждый вечер спрашивал, не подвезти ли его, но он всегда отказывался, говоря, что предпочитает пройтись.
Расставшись с Триплетом, я доехал до Голливудского бульвара, повернул налево и остановился у пересечения с Ло-урел-Кэньон. Там я и жил, в доме моего отца, расположенном в тупичке, выходящем на Лоурел-Кзньон. Дом, построенный перед второй мировой войной, стоял на склоне холма и из окон открывался прекрасный вид. Я жил в нем, потому что отец полностью оплатил его, а на налоги уходило меньше денег, чем на аренду квартиры. Да и переезд потребовал бы больших хлопот. Я поставил «фольксваген» на маленькой автостоянке, вынул из ящика почту и вошел в дом. Этот вечер проводить в одиночестве не хотелось, и я прикинул в уме список молодых женщин, которые не отказались бы разделить со мной бифштекс и бутылку вина. Набрав два номера и не получив ответа, я отказался от дальнейших попыток, прошел на кухню, достал из морозилки бифштекс, намазал маслом несколько чищеных картофелин, завернул их в фольгу и поставил в духовку, приготовил овощной салат. В другие дни, когда делать салат не хотелось, я обходился сыром. Поджарил бифштекс, тут подоспела и картошка. Я вновь открыл холодильник, достал бутылку мексиканского пива, поставил ее и тарелку на поднос и отправился ужинать в гостиную. Компанию мне составил вестерн. За первые полчаса убили четверых, не считая индейцев и мексиканцев. Драка в баре, центральная сцёна вестерна, мне не понравилась. Кулак героя, отметил я, мог бы приблизиться к челюсти злодея ближе, чем на шесть дюймов.
Поставив тарелки в посудомоечную машину и выбросив мусор в контейнер у дома, я сел в кресло у окна, из которого
Галлюцинация или что-то иное, возникала каждый вечер, когда спускались сумерки, и сопровождалась судорогами и холодным потом, который пропитывал всю одежду. Этого никогда не случалось, когда я вел машину или шел пешком — только когда я спокойно сидел или лежал. И продолжалось от сорока пяти секунд до минуты.
В тот вечер я прошел через все это, наверное, в семисотый раз. Впервые такое случилось после возвращения в Штаты, когда я начал работать в другом фильме. В критический момент я окаменел и передо мной появился Анджело Сачетти, падающий и падающий, как в замедленной съемке, заговорщицки подмигивая мне. Я попытался сняться еще в двух фильмах, но видение повторялось, и я прекратил новые попытки. Впрочем, известие о том, что я застываю в ходе съемок, быстренько распространилось по студиям и вскоре телефон перестал звонить, а мой агент, если я хотел поговорить с ним, постоянно оказывался на совещании. Потом я вообще перестал звонить ему, а он, похоже, и не возражал.
Я сорок раз просмотрел пленку, запечатлевшую падение Сачетти. Девять месяцев ходил к психоаналитику. Ничего не помогало. Сачетти падал и подмигивал мне каждый вечер.
Моего психоаналитика, доктора Мелвина Фишера, не слишком удивили мои, как он их называл, повторяющиеся галлюцинации.
— Они встречаются достаточно редко, но не представляют собой чего-то исключительного. Они исчезают, когда пациент больше не нуждается в них как в адаптационном механизме для обеспечения собственного благополучия.
— То есть они ничуть не опаснее сильной простуды? — спросил я.
— Ну, не совсем. У человека, который галлюцинирует так же, как вы, подавлен самый примитивный уровень восприятия. Фрейд как-то сказал, что галлюцинация — результат непосредственной передачи информации от подсознания к органам восприятия. То, что происходит с вами. Когда вы решите, что вам это не нужно, они прекратятся.
— Они мне не нужны.
Доктор посмотрел на меня грустными черными глазами и улыбнулся.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
Он покачал головой.
— Сейчас идите и возвращайтесь только, когда действительно будете готовы избавиться от них.
Я к нему не вернулся, и галлюцинации продолжались. Судороги не усиливались, но и не ослабевали, поэтому в тот вечер, когда все закончилось, я налил себе бренди и открыл роман о тридцативосьмилетнем сотруднике рекламного агентства, который внезапно решил оставить жену и троих детей и отправился в Мексику, чтобы найти свое истинное «я». К полуночи он еще продолжал розыски, но я уже потерял к ним всякий интерес. И лег спать.
Часы на столике у кровати показывали три утра, когда меня разбудил телефонный звонок. Звонил Триплет, и по его отрывистому тону я понял, что он очень расстроен.
— Извини, что разбудил, но я в «Маунт Синай».
— С тобой что-то случилось? — спросил я.
— Нет. Несчастье с Сиднеем. С ним сейчас врач.
— Что с ним?
— Ваши друзья. Они сломали ему руки.
— Как?
— Раздробили их, захлопнув дверцу автомобиля.
— О боже!
— Каждую руку в двух местах.