Смерть в Сингапуре [сборник]
Шрифт:
— Я могу замолвить за тебя словечко в двух-трех местах, — добавил Смолл.
— Нет, благодарю. Ничего не получится.
— Ты должен попробовать еще раз, — настаивал он. — Нельзя же взять все и выбросить… все годы, которые ты провел в университете.
— Только три. Меня вышибли.
— Все равно надо попробовать.
— Может, ему нравится его нынешнее занятие, — вступилась за меня Марси. — Может, он больше не хочет падать с лошадей.
— Во всяком случае, я об этом подумаю, — я решил успокоить Смолла и тем самым положить конец лекции.
— Дай мне знать, если я смогу помочь, — кивнул он.
— Помочь
— Я к твоим услугам, дружище.
— Мне нужно кое-что выяснить.
— О чем?
— Скорее, о ком. Меня интересуют два парня.
— Кто именно.
— Сальваторе Коллизи и некий Полмисано.
Лицо Смолла стало бесстрастным. Он посмотрел на Марси.
— Пойди куда-нибудь.
— Куда?
— О, Боже, какая разница. Куда угодно. Хоть на кухню. Приготовь что-нибудь.
Марси быстро поднялась и направилась на кухню. Она явно рассердилась, и вскоре оттуда донеслось громыхание кастрюль.
В действительности его звали не Кристофер Смолл, а Фиоре Смолдоре, родился он в Восточном Гарлеме на 108-й улице и к четырнадцати годам стал в школе букмекером. Его старший брат Винсент Смолдоре быстро поднимался в гангстерской иерархии, и ему прочили блестящее будущее, но одним октябрьским утром 1931 года его изрешеченное пулями тело нашли на углу 106-й улицы и Лексингтон-авеню. Винсент Смолдоре стал еще одной жертвой в жестокой битве за власть между Джо Массериа и Сальваторе Маранзано. Старший брат Фиоре Смолдоре, вскоре ставшего Кристофером Смоллом, настаивал, чтобы тот закончил школу, но семь пуль в теле Винсента убедили Фиоре, что счастья надо искать в другом месте. К Рождеству 1931 года он оказался в Лос-Анджелесе. Снимался в массовках, в эпизодах, затем выяснилось, что у него хороший голос. Так он нашел себя, а в Нью-Йорке его друзья и враги, завсегдатаи кинотеатров, подталкивали друг друга локтями, когда видели его на экране. Кроме того, им нравилось иметь знакомого, который при необходимости мог показать им Голливуд, даже если он и не был кинозвездой. И Смоллу не оставалось ничего другого, как водить по Голливуду тех, кто нажил в обход закона немалые состояния в Нью-Йорке, Кливленде, Чикаго, Детройте и Канзас-сити.
— В сороковых и пятидесятых не было никаких проблем, — как-то рассказывал мне Смолл. — Я водил их по самым фешенебельным ресторанам, и мы фотографировались, где только можно. Но знаешь, куда они хотят ехать теперь? В Диснейленд, вот куда. О, Господи! Я побывал в Диснейленде уже раз пятьдесят. — На фотографиях красовались надписи вроде «Крису, отличному парню, от его друга, Ника» или «С благодарностью за чудесное время, Вито».
Смолл наклонился ко мне, уперевшись локтями в колени, на его лице отразилась искренняя озабоченность.
— Чего хотят Коллизи и Полмисано?
— Ты их знаешь?
— Знаю. Чего они хотят от тебя?
— Чтобы я повидался в Вашингтоне с одним человеком.
— Каким человеком?
— Крестным отцом Анджело Сачетти. Они утверждают, что Сачетти не умер и что его крестный отец хочет, чтобы я его нашел.
— Где?
— Крис, этого я не знаю.
— Почему ты?
— Понятия не имею.
Смолл поднялся, подошел к книжным полкам и взял одного из фарфоровых котят.
— Ты знаешь, что Марси собирает их.
— Знаю. Я сам подарил ей пару штук.
— Сальваторе Коллизи, —
— Он все еще носит их, — вставил я.
— Что?
— Гетры. Только теперь они перламутрово-серые.
— Он всегда будет их носить. Хочешь знать почему?
— Почему?
— Потому что у него мерзнут ноги. А тебя интересует, почему у него мерзнут ноги даже в теплый день в Лос-Анджелесе? — он вернулся к зеленому креслу, сел и уставился на меня.
— Так почему у него мерзнут ноги даже в теплый день в Лос-Анджелесе?
— Потому что тридцать семь лет назад, когда он был обычной шпаной на 116-й улице, один парнишка с приятелями прихватил Сальваторе, когда тот трахал его сестру. Знаешь, что они сделали? Устроили небольшое торжество. Наполнили ванну льдом, добавили соли, поставили в нее бутылки с пивом, а потом сняли с Коллизи ботинки и носки и опустили его ноги в ледяную воду, чтобы охладить его любовный пыл. И так продержали его три часа, пока не выпили все пиво, а потом отвезли в Нью-арк и выбросили из машины. Он чудом не потерял ноги, но с тех пор они у него постоянно мерзнут. Вот почему он всегда носит гетры, за что и получил соответствующее прозвище.
— А что произошло потом?
— Он выждал. Выждал, пока снова смог ходить. А потом начал действовать. Расправился со всеми. Одни угодили под машину, других зарезали, третьих застрелили. Он потрудился на славу. Основательный парень этот Коллизи, если уж что-то делает, то на совесть. Его труды не остались без внимания, и его перебросили на Манхэттэн, а затем сюда. С тех пор он здесь и живет.
— А Полмисано?
— Этот-то, — пренебрежительно фыркнул Смолл. — Джузеппе Полмисано, он же Джо Домино. Только что вышел из тюрьмы в Атланте, где отсидел шесть лет за торговлю наркотиками. Обычный солдат и не слишком умен. Хочешь знать, почему его зовут Джо Домино?
— Почему?
— Ты заметил, как странно торчит у него левая рука, словно он не может ее разогнуть?
— Заметил.
— Так вот, как-то ночью четверо ребят поймали его и сломали ему руку в четырех местах. Каждый по разу. А потом перерезали шею и оставили умирать. Только он не умер, хотя они повредили ему голосовые связки. Поэтому у него такой писклявый голос и он всегда носит свитера с закрытым горлом. На нем была водолазка, не так ли?
— Я подумал, что он просто хочет следовать моде.
Смолл покачал головой.
— Нет, он носит их с тех пор, как ему перерезали горло.
Я отпил из бокала, ожидая продолжения. Смолл разглядывал пол, держа свой бокал обеими руками. Мне показалось, что он уже забыл о моем присутствии.
— Почему его прозвали Джо Домино? — я решил напомнить о себе.
Смолл даже вздрогнул от неожиданности.
— Почему? Видишь ли, все это происходило как раз после того, как Уоллес Бири [43] снялся в «Да здравствует Вилья!». Ты его видел?
43
Уоллес Бири — американский киноактер (1885–1949). Фильм «Да здравствует Вилья!» снят в 1934 г. (Панчо Вилья — крестьянский вождь в мексиканской революции 1910–1917 гг.).