Смерть в своей постели
Шрифт:
— Сойдет, — сказал наконец, и вернулся в комнату. — Деньги нужны. У меня совсем нет денег.
— А у кого они сейчас есть… У меня тоже нет. Всем владеет Объячев.
— Владел, — поправил Скурыгин. — Мы все у него отсудим, все вернем.
— Как? — простонал Игорь.
— Факт моего пребывания в заложниках установлен. Составлен и подписан протокол. К нему приложены снимки подвала, где я сидел. Мои фотографии, где я выгляжу, как старая обезьяна. Я не брился все это время.
— Надо же, — пробормотал Игорь, думая о чем-то своем.
— Все подписи, датированные этими месяцами, недействительны.
Скурыгин увидел, что Игорь совершенно его не слушает, попросту пережидает, пока тот закончит говорить. Он замолчал и получил еще одно подтверждение, что Игорь его не слышит, — тот продолжал сидеть, ковыряя пальцем обивку кресла и кивая головой — дескать, пой, птичка, пой.
— Игорь! — громко позвал Скурыгин.
— Ну? — вздрогнул тот от неожиданности.
— Что происходит?
— Видишь ли, Эдик… Наверное, я должен был сказать тебе об этом с самого начала, но все не решался, да и ты не замолкал… Ребята поговаривают… В общем, у многих сложилось мнение, что ты нас всех кинул. — Игорь искоса взглянул на Скурыгина.
— Не понял? — тихо сказал тот.
— Да ладно тебе, Эдик, — с легкой приблатненностью протянул Игорь. — Все ты понял. И не надо Ваньку валять. Так не бывает, чтобы один был умный, а остальные дураки.
— Игорь! — заорал Скурыгин. — Говори ясно. Я не врубаюсь! На что ты намекаешь!
— Чего намекать? Открытым текстом говорю — кинул. И все ребята сошлись на этом.
— Как кинул?!
— Ты продал все наше хозяйство Объячеву, получил с него хорошие бабки и слинял. А историю с заложником вы просто разыграли. Посмотри на себя в зеркало — так заложники не выглядят. Кинул ты нас, Эдик. И вот что скажу… Не везде тебе можно появляться. Не знаю, какие у тебя отношения с милицией, ты вон даже ихнего Шаланду, оказывается, лично знаешь…
— Он допрашивал меня!
— А я что? Я ничего. Допрашивал — значит, так и надо. Не допрашивал — тоже хорошо. А сейчас от кого убежал? От Объячева? Он, говорят, мертв уже несколько дней. От милиции? Так у тебя Шаланда в кармане. От кого бежишь, Эдик? Не знаю, не знаю… Но больше всего опасаться тебе надо наших же ребят. Мы разорены. У нас ничего нет. Ты, ведь, не только договоры подписывал в своем подвале, ты и банковские чеки подписывал… На наших счетах дуля с маком, Эдик.
— И за это я его убил! Понял? Я убил Объячева!
— Надо же, как получается, — сонно проговорил толстяк и от сосредоточенности даже губы вперед выпятил. — Объячева убили неделю назад, по телеку показали. А тебя из подвала Шаланда вытащил вчера или позавчера… Он тебе и пистолет выдал?
— Из пистолета стрелял не я.
— А кто?
— Не знаю.
— Ладно, Эдик, ладно… То ты убил, то не знаешь, кто убил… Шаланда, может быть, и поверил тебе по старой дружбе, а ребята… Не знаю, поверят ли. Давай соберемся, поговорим.
— Давай, — уныло согласился Скурыгин. После короткой вспышки ярости от непонимания, недоверия, он весь сник, и теперь выглядел усталым и действительно слабым, каким притворялся совсем недавно.
Только сейчас Скурыгин в полной мере осознал, в каком положении оказался. Рассчитывать на восторженный прием, на красивое застолье в хорошем ресторане, на веселые тосты и щедрые пожелания он уже не мог. Такой
— Ты сообщил кому-нибудь, что я здесь, у тебя? — спросил Скурыгин.
— Нет еще, — многозначительно протянул Игорь.
— Но сообщишь?
— Конечно. Ты же сам этого хочешь. Соберемся вечерком, покалякаем.
— Соберемся, — все с той же унылостью ответил Скурыгин, прекрасно понимая, что это будет за каляканье. — Деньги нужны. Немного. Хотя бы тысячу. Такси, перекус, нужно побывать в некоторых местах… Не жлобись, Игорь, верну. Ведь не было случая, чтобы я не возвращал.
— До сих пор не было. — Игорь полез в карман, вынул бумажник, покопался в нем толстыми короткими пальцами и вынул пять стодолларовых купюр. — Это все, Эдик. Себе оставил три. Тебе пять. Учитывая, что после сырого подвала тебя потянет на всевозможные соблазны. Если ты в самом деле скрываешься от милиции, домой тебе ехать нельзя. Наверняка нарвешься на засаду.
— Знаю, — сказал Скурыгин, пряча деньги в карман.
— Так что? — снова спросил Игорь. — Соберемся сегодня?
— Я готов.
— В десять вечера. Здесь.
— Договорились.
Весь день Скурыгин не знал, куда себя деть. Он несколько раз проезжал мимо своих бывших владений, всматривался в окна, пытался узнать кого-либо, но войти не решался. Состояние было паскудное, хотелось выпить, хорошо так выпить, но знал — нельзя. Вечером должен состояться очень важный разговор. И неизвестно, чем он закончится. Удастся ли ему отстоять роль предводителя, или уже нашелся другой мужик, порешительней… Оказывается, два месяца — это очень много, это очень большой срок. Ну, ничего, возвращаются люди и через годы.
Попытался было позвонить Скурыгин по прежним своим связям. Одному позвонил, второму, третьему. Разговоры получились странными какими-то, двусмысленными. Его поздравляли с освобождением, с возвращением к жизни деловой и веселой, но чувствовал — каждый раз возникало напряжение, недоговоренность, уход от главного. Спрашивали о здоровье, материли Объячева, делились новостями, которые только что увидели по телевидению, и при этом ни слова о деле. Все готовы были встретиться, отпраздновать возвращение, но не сейчас, попозже, завтра, послезавтра, а лучше на следующей неделе. И, вообще, созвонимся, старик, согласуем и отметим событие достойно. Никто не пригласил к себе, никто не напросился на встречу. Все оказались занятыми, у всех именно в этот день были назначены важные дела, отложить которые было невозможно.
К вечеру Скурыгин сник окончательно. К тому же устал.
Хотелось прилечь, забыться, опять захотелось выпить. Он зашел в какой-то занюханный ресторанчик, подивился ценам, понял, что содержат его только для того, чтобы оправдать деньги, которые где-то крутятся с бешеной скоростью, как совсем недавно крутились его деньги. Все это он понимал, все было знакомо.
Но мясо оказалось вполне приличным, водка, которую он заказал, тоже, вроде, ничего, и он просидел в забегаловке не меньше двух часов. Никто его не тревожил, не поторапливал, зал был почти пуст. В углу шушукалась парочка, видимо, из своих. Сначала они сидели напротив друг друга, потом сели рядом, совсем рядом, и Скурыгин отвернулся — и это было знакомо.