Смерть за смерть. Кара грозных богов
Шрифт:
– Мой брат, – не скрывая ужаса, говорил он, – за несколько дней до нашего отъезда на этого зверя напоролся. Вернулся с разодранной грудью, едва живой от пережитого испуга. Раны его посмотрели – ничего смертельного. Но когда уходил, брат уже на пороге иного мира стоял. Знахарка только головой качала – помочь нечем.
– Почему? – спросил кто-то. – Почему умирал-то?
Вепс пожал плечами, ответил с болью в голосе:
– Сначала думали, от испуга. А знахарка кровь на язык попробовала, сказала – гниёт. Значит, когти у зверя ядовитые. В тот день ещё семеро пропали, найти уже не чаем. Вернусь – сам облаву устрою. Отомщу. Умру, но отомщу.
Не спохватился, и когда Спевка одного
Молодой дружинник глядел зло, к оружию даже не тянулся, но язык был острей любого меча:
– Я всё равно заставлю!
– Чего? – недоумённо протянул Розмич.
– За Птаха ответить заставлю! Не сегодня, так завтра! Не в этот раз, так в следующий!
– Успокойся, горячий. Научись для начала в глаза врагу смотреть, а не в… не со спины заходить.
– Не тебе меня учить! Я видел Птаха, когда его обмывали!
– И что?
– У него полоса на груди, но умер от другого! Сердце-то со спины пробито было! И не мечом, а ножом!
– Послушай, ты! – взъярился Розмич, схватил щенка за грудки. – Меня той ночью в Белозере не было! И люди мои, как пить дать, в дом Жедана не приходили! Не я в смерти Птаха повинен, ясно?
Спевка не ответил, только зашипел злее тысячи гадюк. И едва Розмич разжал руки, скрылся из виду. Больше встречи не искал, а то, что взглядом спину сверлил, алодьского дружинника не волновало. Нравится – пусть смотрит. Нападёт – поговорит иначе.
Так и шли. День за днём. Час за часом.
…Настойчивые расспросы про Алодь подозрений тоже не вызывали. В желании узнать больше о славном городе ничего особенного нет. Стремление преуспеть в боевых премудростях также понятно – вдруг да придумали соратники и такое, что способно облегчить нелёгкое бремя войны, сделать дружинников в сто раз удачливей? А обыкновенные байки из жизни гарнизона и города – вообще не в счёт. Так что Розмич не удивлялся, рассказывал не задумываясь.
Лишь один вопрос, заданный беловолосым Вейком, озадачил всерьёз:
– А что княгиня Риона? Как дочь столь далёкой земли очутилась в этих краях? – спросил он.
Розмич о таком никогда не задумывался. Ну да, живёт в Алоди заморская баба, и что? Мало ли их… баб.
– А ведь правда… – задумчиво пробормотал Олегов дружинник. – Откуда она взялась?
Все взгляды тотчас обратились к кульдею. Рыжебородый Ултен мгновенно посерьёзнел, приосанился. По тому, как преобразилось его лицо, дружинники поняли: в этой истории без Иисуса Христа, святого Патрика и ихней Бригитты не обошлось. И тут же пожалели, что сказанное слово обратно в рот не запихнуть. Так что неспроста говорят, язык мой – враг мой, прежде ума рыщет, беды ищет.
– О… – протянул кульдей. – Судьба моей госпожи удивительна… Но и печали в ней, как часто бывает, с горкой.
Тут же замолчал, дожидаясь, когда сгрудившиеся у огня угомонятся. Прокашлялся и начал вещать, не заботясь, насколько точно его понимают слушатели:
– Да будет вам известно, что зовут её на самом деле Ольвор. Риона [20] – лишь прозвище, ибо она дочь верховного короля всех тех, кого вы зовёте по-своему скоттами.
Много лет назад, когда конунг Орвар Одд, по-вашему Олег, пристал к зелёным берегам Улаида [21] страны Эрин, с ним был его лучший друг Асмунд. Да только воины прибрежного туата [22] напали на белых лохланнахов [23] , и в схватке Асмунд был убит. Тогда Одд и его дружины, как волки,
20
Риона– ирл. «королевская».
21
Улаид– древнее название Ольстера, Эрин, Эйре – древнее прозвание Ирландии.
22
Туат– земля, принадлежащая местному ирландскому вождю и его клану.
23
Т. е. на норвежцев (Лохланн – «страна озёр», норвежское побережье Скандинавии, «белые чужестранцы» – ирл. Finngaill).
Так заведено на моей родине, что знатный человек почитает долгом принимать у себя детей простолюдинов, а менее именитые люди могут некоторое время воспитывать сынов и дочерей правящего рода. Ольвор-Риона в тот месяц гостила в туате и была всему очевидицей.
Бедняжка Риона с младенчества была благочестивой. Она не стала судить Олега за учинённую жестокость, ибо Господь сказал – не суди, да не судим будешь. И на бесчинства во имя старых богов, кои Олег называл священными обрядами, взирала бесстрастно, как положено королевне. Хотя христианская душа обливалась кровью, исходила криком.
Господь, видя смирение девицы, защитил её от страшной участи, доставшейся правителю туата и его родне. Одд, хоть и был в ярости, тронуть юную королевну не посмел, более того… влюбился без памяти.
И вновь Господь простёр свою длань над Рионой! Потому как все знают: для объятого страстью мужчины девичья честь, что пыль на сапогах… и следующий поступок Одда ничем иным, кроме божественного провидения, объяснить нельзя.
Он не тронул Риону и даже проводил её к отцу.
А высший из всех королей Аэд Финдлиат, будущий владетель Тары, хотел жить в мире с северянами. Старшую из своих дочерей он выдал замуж за конунга Олава Белого, тот правил в Дублине. Младшую же, Риону, – пообещал неистовому Орвару Одду, лишь бы увёл дружины за море.
Девице в ту пору не было и четырнадцати, но, по мурманским законам, женитьбе это не мешало. Однако закон гэлов велел подождать. Объятый любовью, ваш Олег согласился.
У самой Рионы согласия, конечно, не спросили… Но Господь снова смилостивился над ней. Пережитые ужасы не озлобили, не ожесточили юное сердце. Она тоже полюбила.
В залог будущей свадьбы дочь короля гэлов сшила Орвару рубашку, но взяла с него слово, что через год, когда обычай разрешит ей стать женою, он примет истинную веру, в каковой родилась сама. Одд обещал.
Он покинул страну Эрин, обещал возвратиться к свадьбе. И вскоре уж к нам пришла весть о его обращении… Он прозвался святым именем Теодора. Фёдором, если по-ромейски.
– Вот как? – встрял в рассказ Розмич. – Что-то я ничегошеньки про Олегово крещенье не слыхал! А я при нём ого-го сколько лет!
– Погоди, – одёрнул кульдей. – Сейчас расскажу.
– И откуда ж ты, такой умный, всё ведаешь? – не унимался Розмич. Мысль, что любимый князь отринул родных богов и поклонился Распятому, никак не укладывалась в голове.