Смертельно влюблён
Шрифт:
Неся её в спальню, я раз остановился у зеркала, чтобы она посмотрела, как выглядит теперь, полностью перейдя под мой контроль.
Полин мимолётно взглянула на наше отражение, сразу же пряча личико в своих ладонях. Может, это я ей так противен, страшен, не любимый мужчина, а изверг. Но ведь она знала, как я ревную и что из этого всего выйдет. Я говорил. Я предупреждал.
Невероятная картина заставила меня самому насладиться ею. Полностью потерявшая самостоятельность, в многочисленных засосах и покраснениях на плечах и запястьях от моих ухваток; с опухшими, заплаканными глазами; на
Аккуратно опустив её на кровать, укрываю одеялом. Беру с пола розы, кладу на другую сторону от неё.
— Можешь ударить меня ими столько раз, сколько захочешь, хоть исцарапай меня всего шипами, — просил я, поглаживая её волосы. — Оставь свои метки на мне, я ведь твой.
Но она лишь отвернулась от меня, натянув одеяло себе почти до глаз.
— Хорошо, любимая, поспи, завтра тебе будет легче.
Глава 22. Я сделаю так, что ты даже ходить под себя будешь.
Ночь я провёл на диване, изредка проверяя свою принцессу. Совсем как в ту, первую ночь, когда она вынуждена была остаться у меня. Вынуждена только из-за моего вранья и желания, которое я не мог в себе переселить. Только тогда всё было по-другому. Казалось, что те обиды так ничтожны в сравнении с этими, что я нанёс ей ночью. Видимо, такова моя сущность, делить её со всеми я просто не выдержал бы, и окончательно свихнулся.
Сердце выдавало двести ударов в минуту. И то ли это было от жалости к моей прекрасной Полин и ненависти к себе, то ли от воспоминаний о том наслаждении, что я испытал вчера. Ничего подобного в моей жизни не было. Это не просто желание тела, поёрзать внутри неё немного и залить внутрь пару капель и миллиарды нерожденных, это неимоверный озноб по всему телу от одного вида её никчёмности, подвластности, зависимости от меня.
Мысли о том, что она не сможет самостоятельно ходить, а значит и есть, мыться, даже ходить в туалет заставляли мою грудь сжиматься. Ладони потели, когда каждый раз вспоминаю ту картину из зеркала.
Ты останешься навсегда моей, если станешь такой бессильной. У тебя просто не останется выбора, ты не сможешь уйти.
Я сделал ей крепкий чай с тремя ложками сахара и долькой лимона. Теперь уже без снотворного. Больше это ни к чему. Залил хлопья молоком. Понёс поднос с её завтраком в спальню. Думаю, даже сейчас ей будет сложновато ходить. Сидеть так точно. Учитывая, какую боль вчера я ей доставил.
Поднос бесшумно ставлю на тумбочку. Полин так и спала в полотенце, которое распахнулось и открыло мне вид на прелестную грудь. За ночь засосы приобрели ещё более яркий синий оттенок. Она выглядела как побитая, подвергнувшаяся насилию девочка, которая теперь ждала всевозможных ласк. И я собирался их ей предоставить.
Из шкафа достал платье. Их так много, казалось, хватит на то, чтобы разрывать их на ней каждый день, даже по два раза.
Скинув колючие розы на пол, ложусь на кровать, кладу платье с ней рядом. Не могу удержаться, целую в шею, на котором ни одного свободного миллиметра, всё заполнено следами от моих губ. От такого жеста она открывает глаза.
— Доброе утро, принцесса, — здороваюсь я, проводя рукой по её щеке.
В ответ Полин попыталась убрать мою руку от себя и отвернулась, не сказав мне ни слова.
— Разве я заслужил, чтобы ты отворачивалась от меня?
— Да, заслужил, — тихо ответила она, после чего я взялся за её плечо, но Полин начала дёргаться и воротиться, только чтобы я убрал от неё свои руки. — За что ты так со мной, Стаас? Почему ты это сделал? Ты ведь клялся, что никогда не поступишь так со мной.
— Повернись ко мне, — попросил я, — мы поговорим с тобой об этом.
Мгновение спустя я вновь мог видеть несчастные глаза и сотни синяков по её телу.
— Зачем ты это сделал?
— Затем, чтобы ты больше не вынуждала ревновать меня. Это меньшее, что я мог сделать, милая.
— Но я же ничего не делала! — слабым криком возразила Полин, что снова заставило меня представить в мельчайших подробностях всё то, что заставило меня сотворить это с ней.
Выдержка закончилась, снова меня начинает трясти от злости.
— Ничего, Полин?! Если для тебя это ничего, то ты будешь получать каждый Божий день, намного больше и дольше, намного сильнее, пока всё это не прекратится, ты поняла меня? — Гнев и ревность снова брали вверх надо мной, и я готов был повторить все свои вчерашние действия снова. — Я не делю ничего и ни с кем, ты думаешь, я буду делиться своей девочкой? Малыш, это то, что называется серьёзными отношениями. Ты моя и больше ничья.
— Ты говорил, что никогда-никогда не причинишь мне боли, — заикаясь и задыхаясь, словно от нехватки воздуха, говорила Полин. — Говорил, что тебе это всё неважно, что ты любишь меня больше всего на свете.
— А ты говорила, что больше не будешь заставлять меня выходить из себя, что понимаешь, что ты моя и никогда не дашь мне повода.
— Почему ты обращаешься со мной, как с вещью?
— Не говори так, Поль. Ты для меня всё, я не дышу без тебя, не существую. И я не хочу, чтобы ты существовала без меня.
— Ты не был таким, Стаас... Ты был добрым и нежным, говорил, что ты мой мужчина и с тобой я могу ничего и никого не бояться, — запугано произнесла она, спрятав взгляд в подушке. — Кроме тебя.
Я вкушал все её божественные речи, понимая, что могу слушать это вечно.
Она пыталась прикрыться то полотенцем, то одеялом, когда я дотрагивался до её груди, поглаживая тёмно-розовые соски, похожие на две незрелые вишни.
— Вот твоё платье. Давай я помогу тебе надеть его.
— Не надо, я сама оденусь.
— Не надо меня бояться больше, — сказал я, но она забилась ещё больше в подушку.
Ей надо дать время, чтобы свыкнуться с той мыслью, что её тело, душа, сердце, девственность — принадлежат мне.
— Хорошо, я не буду спешить. Одевайся сама. На тумбочке твой завтрак. Отдыхай, любимая, ты очень устала. Я пойду поработаю, а ты лежи, не вставай никуда, думай обо мне. Только позови, если тебе понадобится что-то или ты захочешь мне что-то сказать. Уверен, что твои ножки сегодня не в силах передвигаться. И даже если нет, то для этого у тебя всё равно есть я.