Смертельные акции
Шрифт:
Нужный переход по закону подлости был закрыт, пришлось возвращаться на одну станцию назад и ехать в обход. И чего там можно столько времени ремонтировать?!.. Дюжие милиционеры с мегафоном стерегли тех, кто, несмотря на запрещающую проход табличку, упорно пытались пройти знакомым, нахоженным путем. Как муравьи, подумал Виктор.
Метро он не очень любил. Ни к чему, чтобы чужие люди обтирались о тебя боками. Разве что в детстве было интересно – в час пик ломится толпа народу, а ты маленький, зажмут тебя с двух сторон, а ты ноги подожмешь – и толпа тебя сама
Виктор давно заметил – характер человека вполне можно определить по тому, как он ведет себя в метро. Одни прут напролом, как ледоколы, разрезая людскую массу, не обращая внимания на возмущенные и придушенные вопли ушибленных. Даже еще крепким словечком могут покрыть, обернувшись, обиженного. Другие, наоборот, дают себя затирать, всем место уступают, и в результате в вагон или на эскалатор попадают самыми последними. Виктор же пробирался в толпе аккуратно, протирался через нее, просачивался, как вода. Видел впереди просвет между телами – и тут же занимал его… И опять, сравнив собственную маневренность с поведением водителя на автостраде, обгоняющего, где возможно, соседние автомобили, перестраивающегося из ряда в ряд, он размечтался о плавно поворачивающемся руле в руках, кожаной обивке сидений…
Вышел на улицу, сделал несколько шагов по улице – и вот он уже возле «Максимы».
– Мне назначено, – кратко и по-деловому объявил Витя секретарше, после чего проследовал прямо в кабинет, представляя себе, как секретарша тут же, соскочив со стула, подбегает к двери и, приставив ухо, подслушивает… На всякий случай дверь прикрыл за собой плотнее.
На стенах кабинета красовались фото самых известных красавиц этого агентства, а также фотографии Размахова в обнимку со всякими знаменитостями.
Пыль в глаза пускает, усмехнулся Виктор. Ну нас-то этим не удивишь. Нам все эти знаменитости до лампочки, мы в тени предпочитаем, как-то спокойнее будет…
Борис Размахов поджидал гостя, на сей раз увлекшись простым и элементарным раскладыванием пасьянса. Пасьянс на редкость удачно складывался, что, видимо, было хорошим знаком.
– Достал? – спросил он вяло, кивнув пришедшему гостю.
– А то, – ответил Виктор с гордостью. – Я в этом смысле совсем как профессионал.
– А ты и есть профессионал, – любезно заметил Размахов, – ты мой лучший специалист. Ну давай послушаем…
Виктор достал из кармана диктофон, извлек кассету и по отдельности передал то и другое Размахову. Размахов, щелкнув крышкой магнитофона, вставил в него кассету. Зазвучал слегка искаженный, но вполне узнаваемый голос Ларисы.
Прослушав всю пленку, Размахов выключил магнитофон и некоторое время сидел молча, в раздумье.
– Ну что ж, молодец, – сказал он. – Получи свои… – И протянул заранее приготовленный конверт. – Можешь не пересчитывать.
Однако же Виктор тщательно пересчитал – и только после этого сунул конверт во внутренний карман куртки.
– Продолжай в том же духе, – посоветовал Размахов. – Как она вообще-то, ничего? – ухмыльнулся он.
Виктор насупился. Собственно, это было совершенно не
– Ну ладно, ладно, – пошел на попятный Борис, подняв ладони вверх, как бы сдаваясь, – это для дела. Для дела! Так что держи марку.
– Постараюсь, – пообещал Виктор и откланялся. Надо было еще успеть заскочить домой, проведать мать, а по дороге закупить продуктов.
Небольшая река, напоминающая ну, скажем, Яузу. По обоим ее берегам люди. Их много. Лиц их не видно. По течению реки сами по себе плывут пластиковые одноместные лодки с маленьким пластиковым веслом каждая. Почему-то мне очень важно: поймать лодку и забраться в нее…
Я бегу по воде на середину реки к приближающейся пустой лодке. Глубина воды в реке – чуть повыше колена. Я это очень хорошо понимаю, ведь некоторые люди стоят в воде.
Я ловлю лодку, с трудом (почему-то) удерживаю ее, падаю на пластиковое сиденье.
Непонятно, каким образом у меня на коленях оказывается женщина. Она что-то говорит мне и смеется, слов ее я не слышу. Чувствую себя безмерно счастливым и абсолютно свободным…
Я пытаюсь грести веслом, нас несет по течению. Неожиданно звонит телефон.
«Откуда здесь телефон?» – четко осознаю эту мысль.
Телефон звонит громче, настойчивее. Осматриваю дно лодки. Снова звонок.
«У нее сотовый?» Оборачиваюсь к женщине.
Она смеется и… исчезает.
Нестерпимо, назойливо зазвонил телефон. Я проснулся.
– Да?
– Могу я поговорить с Юрием Петровичем? – подчеркнуто вежливо произнес старушечий голос.
– Я слушаю вас.
– Доброе утро, Юрий Петрович, надеюсь, не разбудила? – И не дожидаясь моего ответа, продолжила: – Вы знаете, мой муж, мой первый муж, был склонен к некоторой рисовке, к позе. Он не говорил, а высказывался. Сентенциями…
– Послушайте…
– Да-да, именно сентенциями…
– Вы меня с кем-то спутали. – Я почувствовал, что начинаю раздражаться.
Старушка задумалась.
– Вы Юрий Петрович Гордеев? – с надеждой в голосе спросила старушка.
– Да, но…
– Так вот, – старушка успокоилась, – мой первый муж не говорил, а высказывался. Представляете, сентенциями…
Я включил телевизор.
– …Смешно. Сейчас смешно. А тогда я ужасно злилась. Иногда вспоминается кое-что… Ну, например, он говорил так: «Горение и гниение – один химический процесс, только предмет гниет долго, внутри себя, не отдавая тепла окружающему миру. Горение же приносит пользу».
Первый канал, второй, третий, – я переключал каналы. Телефонную трубку положил на пол, поудобнее устроился в кресле.
«Мало ли, – думал я, – может, ей, бедной, дома и поговорить-то не с кем». Отключить старушку мне было почему-то неудобно.
К старым людям, особенно к старушкам, у меня всегда было странное отношение. Я испытывал к ним смешанное чувство вины и раздражения.
Раздражение оттого, что они бесконечно болтали, и еще от их внешнего вида: меня всегда неприятно удивляло, что женщины с некоторого возраста перестают следить за собой.