Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне
Шрифт:
Пока работа над подбитыми танками была в полном разгаре, мы составили список «W-номеров» (индивидуальных номеров), повреждений и положения на картах для всех танков и прочей бронетехники, не подлежащей ремонту и брошенной на поле боя. Этот список мы подавали в дивизионную службу снабжения с тем, чтобы как можно скорее получить пополнение. Тем временем механики отчаянно торопились как можно быстрее и вернее вернуть в строй остальные машины. Если танк не выгорал дотла, мы, как правило, могли его починить.
Когда снаряд пробивал танковую броню, в боевое отделение обычно врывался фонтан раскаленной пыли. Любой член экипажа, оказавшийся на его пути, погибал мгновенно. Уцелевших убивали
Врывающиеся внутрь танка раскаленные осколки рвали проводку, вызывая короткие замыкания. Часто танк загорался от дуговых разрядов. Внутри боевого отделения имелись ручные огнетушители и главный рычаг, с помощью которого можно было заполнить танк углекислым газом, но попадание в боевое отделение обычно приводило к гибели или тяжелым ранениям большинства танкистов, а покидающим танк обычно не хватало времени запустить огнетушители. Кроме того, испарения масла и бензина, а также краска, обивка сидений, электроизоляция и прочие горючие материалы приводили к тому, что вспыхнувшее пламя было трудно потушить.
Попадание в баки для горючего или двигатель тоже вызывало пожар. Стоило заняться бензину или боекомплекту, как танк взрывался. Открытый люк в башне действовал наподобие печной трубы, и пламя достигало такой температуры, что броня теряла закалку, так что восстановить машину было уже невозможно.
Если танк подрывался на мине, часто броня на днище прогибалась до такой степени, что корпус не подлежал ремонту. В таких случаях, если башня не слишком страдала, ее можно было снять и переставить на целый корпус. Если башня получала попадание в цапфу крепления (при этом заклинивало механизм, поднимающий пушку), починить ее было нам не под силу, зато ее можно было снять целиком и поменять на другую. Однако если танк получал попадание в погон башни, шаровые опоры в основании башни гнулись — и списывать приходилось танк целиком.
Один из наших сварщиков нашел внутри танка снаряд. Угольной дуговой лампой он срезал наконечник и воспользовался им как затычкой, чтобы заварить оставленную этим же снарядом пробоину. Потом он зашлифовал заплату с обеих сторон, и, когда мы заново покрасили танк, отыскать пробоину было почти невозможно. Мне всегда казалось, что метод, когда снаряд одновременно служит заплатой, — истинная насмешка войны. Со стороны сварщика требовалась недюжинная сноровка, чтобы зашлифовать и тем самым замаскировать заплату, поскольку танкисты не любили получать из ремонта подбитые танки, особенно если они подозревали, что прежний экипаж погиб в бою. Несмотря на это, свой собственный старый танк мечтали получить обратно все — из сентиментальных соображений.
Достаточно скоро вышедшие из строя машины были или отремонтированы, или заменены на новые, и ремонтная рота «Си» направилась на юг, чтобы присоединиться к Боевой группе Б близ Горрона и Майена.
На северо-запад, к Фалезу
Как только немецкий прорыв у Мортена был ликвидирован, вновь пришел наш черед. Бросив все наличные резервы в контратаку у Мортена, противник слишком растянул свои силы. ГШ СЭС без промедления воспользовался этим шансом, и генерал Эйзенхау эр приказал 12-й группе армий под командованием Брэдли двинуться вперед, в глубь вражеской территории. Тем временем 21-я группа армий Монтгомери должна была начать массированное наступление в районе Комон-Фалез и продвинуться на юг до соединения с 12-й группой армий, загнав тем самым в котел немецкие 7-ю и 5-ю танковые армии.
11 августа, во второй половине дня, я выехал со СПАМ на юг, пытаясь нагнать БгБ. Я знал, что
3-я бронетанковая дивизия возглавляла наступление VII корпуса и должна была продвигаться быстро. Корпус растягивался, и я понял, что линии снабжения становятся уязвимы. Изредка нам попадались на пути моторизованные части пехоты или артиллерии, но по большей части мы с Верноном в полном одиночестве гнали на полном ходу по дороге. На въезде в Горрон нам пришлось притормозить, выбирая дорогу через развалины. Заодно мы хотели попытаться выяснить, какой дорогой двинулась дальше наша боевая группа.
Многие дома рухнули от бомбежек и пожаров. Когда мы медленно объезжали развалины, Вернон внезапно присвистнул и крикнул: «Ко мне, ко мне!» Из-под обугленных, дымящихся балок вылетел серый комочек, подлетел к нашему джипу, запрыгнул Вернону на колени и принялся облизывать ему лицо. Это был щенок жесткошерстного терьера, едва в 30 сантиметров в холке и без ошейника. Я решил, что ему было, должно быть, около трех месяцев, и, судя по всему, он уже довольно давно бродил по руинам.
Вернон захотел оставить щенка в качестве нашего талисмана. На это я заметил, что сейчас, когда мы пытаемся нагнать наступающую БгБ, нам только собаки не хватало для полного счастья. Мы решили, что местное население скоро вернется в деревню — прошло уже шесть часов с тех пор, как отсюда вышибли немцев. Штатские обычно прятались по лесам, покуда не кончится бой, а затем возвращались, чтобы посмотреть, что осталось от их домов. Разочарованный Вернон опустил щенка на землю, потрепал его на прощание по спине, и вскоре он скрылся в облаке пыли.
Изучив карту и приглядевшись к следам танковых траков на засыпанных обломками улицах, я сумел наконец определить, какой дорогой направилась дальше боевая группа. Мы выехали на шоссе, и упрямо молчавший Вернон дал полный газ.
Мы отъехали от города на четыре сотни метров, когда я случайно глянул в зеркальце заднего вида и заметил, как по дороге за нами следом скачет серый комочек. Я не мог не смягчиться и проорал: «Вернон, тормози свой гребаный джип!»
Изрядно разогнавшийся щенок преодолел последние несколько шагов до машины одним прыжком. Вернон подхватил его в полете, словно футбольный мяч в воротах.
— Ну, пожалуй, талисман нам пригодится, — согласился я, покуда Вернон тискал щенка. — Но на твою ответственность.
— Не волнуйтесь, лейтенант, я хорошо о нем позабочусь!
Оказалось, что «о ней», после чего Вернон окрестил щенка Сучкой. Он посадил терьера на заднее сиденье, рядом с моей коробкой карт, и мы вновь двинулись в путь.
По дороге на Майен мы не встретили ни единого американца. Я понял, что мы попали в так называемый провал между боевой группой и следующими за ней тыловыми частями. Я знал, что БгБ наступает быстро, а чем быстрее двигался фронт, тем шире становился «провал». Я не знал, взяли мы уже Майен или БгБ обошла город и двинулась дальше; и в любом случае мне не хотелось въезжать в Майен посреди ночи.
Начинало смеркаться, и я посчитал разумным поискать место для ночлега. По левую руку от дороги мы заметили небольшое поле, рассеченное пересохшим ручьем. Оба берега поросли тополями и обсажены были густым кустарником. Мы решили, что это место вполне подойдет для лагеря.
Вернон нашел в изгороди проход, где через ручей переправлялись фургоны, и выехал в сухое русло. Ровное песчаное дно шириной в пять шагов лежало на метр с небольшим ниже уровня земли. Маскировка была идеальная: берега скрывали целиком и машину, и все наши пожитки. Случайный прохожий не смог бы нас заметить.