Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне

Купер Белтон Янгблад

В первые годы войны находилась в разработке американская модель тяжелого танка, но вскоре работы над ней были прерваны и все усилия сосредоточены на танке М26 «Першинг». Рекомендацией Паттона было сосредоточиться вместо этого на производстве М4, поскольку нам требовался быстроходный средний танк, а танки с танками все равно не воюют. Это принятое на основании косности решение оказалась гибельным. Но Паттон был наивысшим по званию офицером бронетанковых сил и обладал исключительной способностью добиваться своего…

Боевые командиры, служившие под началом Паттона в Северной Африке, не разделяли его взглядов. Даже для самого неопытного второго лейтенанта, командовавшего танковым

взводом, было очевидно, что, если наша доктрина действий бронетанковых сил утверждает, будто танки не должны воевать с танками, немцы поступят противоположным образом и при всяком удобном случае станут противопоставлять нашим танкам свои, более тяжелые. Хотя решение Паттона и было затем отменено генералом Эйзенхауэром, отметившим наши ужасающие потери в Нормандии, было уже поздно. К началу ноября 1944 года мы так и не получили ни единого танка М26, хотя отчаянно в них нуждались.

Бронетанковая дивизия считалась подвижным, самодостаточным соединением, способным минимум трое суток действовать далеко в глубине вражеской обороны без пополнения припасов. Бронетанковая дивизия должна была нанести удар в глубину вражеской территории, когда фронт будет прорван пехотой и танковыми батальонами Главного штаба. И хотя устав бронетанковых сил утверждал, что силам танковых дивизий следует по возможности уклоняться от боя с танками противника, его автор, без сомнения, настоял бы, что в случае, если это окажется невозможно, дивизия должна быть укомплектована машинами равными или превосходящими по боевым качествам машины противника. Представление о том, что «Шерманам» следует отдать предпочтение перед М26 из-за их более высокой скорости, являлось логической ошибкой. Хотя весом «Першинг» превосходил М4 на 15 тонн, его мотор мощностью в 550 лошадиных сил давал лучшее соотношение мощности к массе, чем установленный на «Шерманах» 400-сильный, и таким образом — равную или даже большую скорость на шоссейных дорогах. Вдобавок большая колесная база и широкие гусе ницы М26 уменьшали давление на грунт приблизительно вдвое по сравнению с «Шерманом». По давлению на грунт «Першинг» соответствовал немецким танкам и на открытой местности был значительно маневреннее «Шермана».

Невзирая на отсутствие адекватного основного боевого танка, бронетанковым дивизиям часто приходилось решать задачи, которые обыкновенно должны были быть поставлены перед танковыми батальонами Главного штаба. Последние были лишены не только подходящего танка прорыва, но и достаточного опыта взаимодействия с пехотой в рамках общевойсковых операций. Бронетанковая дивизия, с другой стороны, имела собственную мотопехоту и привыкала взаимодействовать с ней в симбиозе, когда каждый зависит от другого. Таким образом устанавливалось отличное сотрудничество, в котором танковая боевая группа придавалась пехотной дивизии или боевые части полковой боевой группы — бронетанковой.

По мере того как в начале ноября 1944 года подходила к завершению фаза сосредоточения сил, стало очевидно, что готовится еще один массированный прорыв. Генерал Эйзенхауэр отметил, что, если немцы попытаются упорно обороняться, имея за спиной узкую полосу долины Рейна и реку, они серьезно рискуют. При нашем превосходстве в воздухе переправы через Рейн можно будет уничтожить, и тогда немецкие силы на западном берегу реки окажутся в ловушке.

У немцев, однако, было несколько причин занять эту позицию. Линия Зигфрида оставалась практически нетронутой — 1-й армии удалось прорвать ее только в районе Ахен — Штолберг. Значительная доля электроэнергии в стране вырабатывалась теплоэлектростанциями на буром угле, расположенными в доли не Рейна, между Бонном, Кельном и Дюссельдорфом.

Потеря этой территории стала бы катастрофой для немецкой экономики. И хотя тогда мы и не знали об этом, долина Рейна требовалась немцам для подготовки грядущего контрнаступления в Арденнах. Вдобавок немцы (в особенности лично Гитлер) считали недопустимым вторжение и захват немецкой земли противником.

Почти каждый день шли дожди. Земля размокла, и бронетехника и другие машины едва могли передвигаться. То, что наши средние танки с трудом преодолевали слабый грунт, было ясно уже давно, и на передовую начали поступать полевые наборы для переделки танковых гусениц. Такой набор состоял из стальных шпор 75-миллиметровой ширины, которые крепились с обеих сторон на соединительные звенья между траками. Это давало в сумме 51 сантиметр ширины — сравните с траками немецких танков, имевшими от 76 до 91 сантиметра. Я связался через Дика Джонсона с 33-м ремонтным батальоном и организовал доставку ящиков со шпорами из штабной роты рембата на грузовиках с запчастями. Наконец-то детали добрались до передовой, и танкисты смогли установить их на свои машины.

Танкисты отнеслись к шпорам с большим воодушевлением, и те действительно помогали, но земля пропиталась водой до такой степени, что даже расширенные гусеницы не вполне помогали. Танки продолжали вязнуть. Проблема заключалась в конструкции шпор — они не могли полностью опереться на землю до тех пор, покуда трак не уходил немного в грязь. Верхняя корка грязи оказывалась уже проломлена, и танк под действием сдвигающего момента продолжал уходить в топь. Позволю себе предположить, что поля вокруг Корнелимюнстера, Маусбаха и Брайнига по сию пору густо засеяны потерявшимися шпорами и отлетевшими контргайками…

Наш участок передовой между Штолбергом и Маусбахом проходил по вершине высоты 287. Немецкий дот, венчавший высоту, мы захватили и приспособили под наблюдательный пункт. Из бетонного открытого бункера рядом с дотом как на ладони просматривался дальний склон холма. Передовые позиции немцев лежали в семидесяти метрах ниже по склону на восток.

На протяжении двухмесячного затишья обе стороны продолжали стягивать силы к фронту, хотя взгляду с передовой это не было особенно заметно. Часто случались перестрелки из ручного оружия или минометов, но в промежутках между ними в округе было относительно спокойно.

Глядя вниз с вершины холма, мы могли видеть дорогу, проходившую почти параллельно линии фронта и соединяющую деревушки в долине внизу. Было заметно, что все гражданское население из них было эвакуировано, хотя временами мы видели, как внизу в долине пасется скот. Эти пасторальные сцены подчас грубо нарушал взрыв, разносивший в клочки одну из коров. По всей окрестности были рассеяны мины, и всякий раз, когда на одной из них подрывалась корова, передовые наблюдатели отмечали это место на карте. Взрывы слышались так часто и из стольких мест, что становилось ясно — весь район покрыт минными полями.

Между нашими и немецкими позициями, в сотне метров к северу от дота, располагался большой шлаковый отвал. Между подножиями холма и отвалом втиснулась небольшая рощица. Когда немецкая пехотная рота попыталась укрыться в ней, она попала под мас сированный артобстрел. Контактные взрыватели на 105-мм гаубичных снарядах срабатывали, когда снаряд пробивал крону, и разрыв происходил в воздухе, осыпая солдат внизу осколками. В роще осталось не меньше полутора сотен трупов, и еще множество тел было разбросано вдоль гребня и по склону холма за немецкими траншеями. Некоторые из них лежали там уже два месяца, и вонь от них стояла ужасающая.