СМЕРТЕЛЬНЫЕ СВЯЗИ: ВОЗВЫШЕНИЕ БЕСТЕРА
Шрифт:
"ПОМОГИТЕ".
Волна прозвучала за мгновение, равное кванту времени, затем их барьеры лязгнули, раскалывая краткий союз, как будто в его мозгу сверкнули два засова. Он был открыт для них, как они для него.
Он использовал боль, взнуздал ее, дав команду мускулам, и прыгнул. Изогнувшись над водой, он сделал глубокий вдох, что вышло как-то не так,
будто он глотнул сосульку. Они были всего футах в тридцати от берега, и, ныряя в студеную воду, он почувствовал, как что-то обожгло его ухо, крещендо гнева – от Нильссона – и шок преданной Бразг. И кое-что
Явка.
Он поплыл очертя голову, не желая выныривать, так как чувствовал, что Нильссон пытается найти его, знал, что у того есть иглопистолет. В норме он мог задерживать дыхание долго, но его легкие уже болели, с ними, похоже, не все в порядке. Фактически боль была действительно, действительно сильной.
Однако он вылез на набережную и послал образ себя, показавшегося из воды позади, ближе к устью канала. Он не знал, достаточно ли этого, но не мог ждать: он выкарабкался из воды.
Что-то взвизгнуло возле него, жестко отрикошетив от стены. Он вскочил на ноги и побежал, внезапно наполнившись почти электрической энергией. Он не успел убежать очень далеко, когда услышал, как катер ткнулся в берег позади него, а затем по камням застучали шаги.
Он рванулся в переулок, повернул за угол, направо, налево. Нильссон все еще был у него на хвосте, но Эл ушел дальше, он это чувствовал.
Снова Копы и Беглецы, прямо как в детстве. Он это сможет. Он сможет победить.
Он гадал, где находится парижское отделение Пси-Корпуса. Ему следует это знать, не так ли? Он должен был проверить это во время поездки в поезде. Он не имел ни малейшего понятия, куда бежит, только зная, что оторвется от Нильссона или умрет.
Его легкие, казалось, полны расплавленной смолы, и она же пузырилась из носа, так что ему пришлось хватать воздух раскрытым ртом. Но воздуха было недостаточно, совсем недостаточно…
Он торопливо добрался до конца улицы и обнаружил себя опять на широкой, обсаженной деревьями набережной реки. Он почти столкнулся с группой кутил, угощавших друг друга шампанским. Они возбужденно хохотали над ним, когда он отшатнулся назад, снова пошел, стал как вкопанный.
Он оставался на набережной потому, что тут, в этом месте, были люди, выгуливающие собак, совершающие пробежку, переходящие из бара в бар и от кафе к кафе. Он пытался успокоить свое сознание, стягивая опаленные края своих блоков вновь, зная, что они проницаемы, понимая, что, следовательно, если Нильссон сделает верный выстрел, он будет поражен им, даже при всех свидетелях. Иглопистолет был бесшумным, и, кроме того, Нильссон был психопат.
Он ощущал себя так, как будто бегал по вращающемуся диску. Огни Парижа были не точками, а хвостами летящих комет. Его ноги стали кусками асфальта.
Он больше понятия не имел, где Нильссон.
Он прошел через большую толпу, нырнул в переулок и, наконец, запыхавшись, спрятался в глубине подъезда.
Когда он распластался по кирпичной стене, темный переулок замигал, и другая – залитая солнцем – сцена заместила его. Он был снова в Тэптауне, и кучка Смехунов прожгла его сознание. Видение трепетало неестественными
Радуга угасла, и он снова очутился в переулке, пытаясь замереть, изобразить пустое место…
"Тихо, тихо…"
Сейчас он мог только вдыхать. Вода все еще пузырилась у него из носа. Он утер ее. Она была липкой.
Он вовсе не был уверен, то ли он осознает, что выдыхаемое им совсем не вода, то ли просто недостаток кислорода лишает его сознания. В какой-то момент он присел, спиной к стене, пытаясь взять себя в руки перед встречей с Нильссоном. А затем его лицо больно впечаталось в мостовую. И больше ничего.
Его привел в чувство разговор. Две черные крысы спорили, куда улизнул их лакомый кусочек.
– Дохляк с виду аппетитный, свежачок. Он где-то тут.
– Может, он и не мертвый вовсе. Может, он станет корчиться, когда мы примемся его жевать.
Тут он действительно очнулся, на камнях, лицом в липкой грязи. Крысы из его кошмара все еще беседовали, хотя беседа их стала несколько другой.
"Я его чую. Думаю, он там. Сюда. Нильссон".
"Пойдем-ка отсюда, Порт. Тот крик…"
"Нет. Ты почувствовала, что он выведал явку. Он знает, где это. Он где-то здесь. С ним не будет никаких трудностей".
"Он уже доставил их слишком много. Это затянулось".
И теперь он мог слышать их шаги, не своими ушами, но их слухом. Это было нехорошо. Ему надо подняться и снова убежать.
Он приказал это своим мышцам. Они ответили, что у них выходной.
Он затушил свое сознание, создавая иллюзию его отсутствия, будто он умер. Да так и было, конечно. Это казалось очевидным. Все же он не собирался сдаваться без боя.
Интересно, что теперь будет думать о нем Первое Звено. Дурак или храбрец, или просто – самоубийца?
Они подошли ближе. Теперь он имел образы их сознаний. "Нильссон" был прост и схематично мог быть изображен как нож. "Бразг" была ее лицом, упрощенным почти как у Смехунов, скорбным, безнадежным.
Он позволили им подойти ближе, ближе. Но как только они увидят его, он должен…
Они увидели его. Он включил каждый бит оставшейся воли, чтобы поднять голову и установить визуальный контакт. Нильссон был неясной тенью, но этого было достаточно. Он ударил его со всею силой, самым простым ударом в болевой центр. Нильссон хрипло вскрикнул, его колени подогнулись, затем выпрямились. Он грубо засмеялся.
– Еще могёшь, а? Весь и вышел. Привет от меня Дьяволу.
И тут произошла странная вещь. Нильссон повернулся на пятках и разрядил пистолет в сторону от Эла.
В ту же минуту переулок вспыхнул желтым – будто кто-то прикурил сигарету – и стены, кажется, хлопнули друг о друга как гигантские каменные цимбалы. Во всяком случае, это прозвучало так.
Затем "сознание-нож" Нильссона треснуло. Эл увидел как бы раскрывающуюся дверь, и белый свет вырвался оттуда, и что-то рвануло его…