СМЕРТЕЛЬНЫЕ СВЯЗИ: ВОЗВЫШЕНИЕ БЕСТЕРА
Шрифт:
– Ответить, – сказал он. – Бестер слушает.
Появилось лицо, залысины в светлых волосах, выразительная челюсть, очень белые зубы. Он на мгновение растерялся, узнавая кого-то ранее хорошо знакомого, но изменившегося.
– Бретт? – спросил он с некоторым недоверием.
– Здравствуй, Эл. Я все гадал, узнаешь ли ты меня.
– Конечно, узнал. Первое Звено. Что я могу для тебя сделать?
Бретт помедлил.
– Эл, я на Марсе. Я тут подумал, что, если навестить тебя?
Это было… странно. Он и Бретт виделись разве что мельком,
– Да, конечно. Где ты хотел бы встретиться?
– Ну, я никогда раньше не бывал на Марсе, и времени у меня мало. Я подумывал полазить немного по склонам Олимпус Монс.
– Ты шутишь.
– Нет, ничуть.
– Ты таки турист, сказал бы я. Не до самой вершины, надеюсь.
– Может, и нет. Оторвемся?
– Я… – что-то тут не так. – Разумеется.
– Прекрасно. Когда ты свободен?
Эл не очень любил выходить на открытый Марс. Он не любил доверять свою жизнь консервированному воздуху. И не любил далекие горизонты, без стен, прикрывающих спину. Сколькими способами можно убить человека снаружи? Это и на Земле достаточно легко: спрятавшийся снайпер, вовремя подоспевшая лавина, случайное падение. А на Марсе с этим еще проще. Треснувший воздушный вентиль и испорченный манометр. Несколько молекул любого из многих нервных токсинов в дыхательной смеси.
Разумеется, то же самое было внутри куполов, но написанное на большей странице, и масштаб рождал разницу. Мало кто взорвал бы целый купол или отравил воздушную систему всей колонии ради убийства одного Альфреда Бестера. Ему думалось о многих, кто не прочь поджидать в расщелине на Олимпус Монс, даже часами, высматривая его в бинокль.
За многими людьми для него стояла смерть. Из-за этого ему было очень неуютно.
Бретт вполне мог быть одним из таких людей. Они всегда соперничали. Он оставил Бретта во прахе, в смысле чинов, много лет назад. Появился ли он здесь, чтобы выпросить рекомендацию – или послужить одному из врагов Эла?
– Забирался когда-нибудь на самый верх? – Бретт указал на Олимпус Монс, господствовавший не то, что над небом, – над миром. Высочайший вулкан солнечной системы, его пятнадцатимильную высоту трудно было осознать. Они поднялись только на милю от подножия, а ничтожный горизонт Марса уже делал планету меньше, тогда как бесконечный склон возвышался над ними.
– Ну же, Бретт, – Эл остановился на уступе, – мы не разговаривали больше лет, чем я могу припомнить. Давай начистоту. Мы никогда не были друзьями, на самом деле. Ты притащил меня сюда не для того, чтобы возродить старое знакомство или поболтать о нашем детстве.
Бретт смотрел вверх на безбрежный склон.
– Ладно, Эл. Это верно. Ты всегда был самым странным в звене. Ты всегда мне по-своему нравился, понимал ты это или нет. Нам всем. Ты просто был… ты хотел от нас большего, быть может. Но ты был Первое Звено, Эл, и я был Первое Звено. Мы похожи так, как другим не дано.
Вот оно что. Бретт хотел чего-то, ладно,
– Даже через столько лет? Ты действительно думаешь, в нас это еще есть? Двенадцать лет из шестидесяти четырех?
– Да. Если б не думал, не был бы здесь. Мы никогда не дружили, Эл, но мы были братьями.
– Так нас учили. Но не всякий ли в Корпусе брат и сестра?
Бретт покачал головой и двинулся вперед по склону. Он двигался с большей легкостью, чем Бестер. Годы марсианской гравитации несколько ослабили мускулы Эла. Бретт все же жил в большем тяготении их родной планеты.
– Ты помнишь, что они сказали нам? Смехуны? Что у нас, Первого Звена, особые обязанности?
Эл горько рассмеялся.
– Еще бы я позабыл.
– Эл, мы рождены в Корпусе. В наше звено все вступили раньше семи, и все они проявились при рождении. Между собой мы отмечали единый день рождения. Помнишь? Я все еще отмечаю его. Спорю, что ты тоже – и спорю, ты никогда не пытался выяснить, когда на самом деле ты родился.
Эл пожал плечами.
– Тебе не кажется, что это делает нас другими? Мы смотрим на вещи так, Эл, как вступившие в Корпус в двенадцать, пятнадцать, или двадцать просто не могут. Они выросли как простецы, затем учились быть в Корпусе. Мы же выросли по-настоящему.
– Допустим. Что конкретно ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что директор – простец.
– Очень хорошо, Бретт. Возможно, это потому, что согласно уставу Корпуса директор назначается Сенатом Земного Содружества и обязательно должен быть нормалом?
– Да. Но директор Васит был телепатом, знаешь ли.
– Что?
– Что слышал. Он был телепатом. Он учредил Корпус, он и сенатор Кроуфорд. Это не то, чему нас учили в детстве, но…
– Да, да, конечно, я понимал, что история Уильяма Каргса была сказочкой – но Васит?
– Ты однажды встречался с ним.
– Да, – он также мог представить его, эту тонкую морщинистую кожу и белые, коротко стриженые волосы. Слабое ощущение, словно ветер. "Ты что-то почувствовал?", спросил Васит. "Интересно. Большинство не могут".
И потом интерес к нему директора Джонстона, из-за того, что Васит интересовался…
– Как ты узнал?
– Эл, ты оперативник. Я в основном был в администрации. Там кое-что слышишь. Мало кто знает все это. Джонстон подозревает, хотя и не может доказать.
– Не могу понять, какое мне дело до всего этого, – сказал Эл.
– Ты бывал в последнее время в Тэптауне, Эл? Бывал в классах, видел, чему учат детей? Это не то, чему учили нас. – Бретт поразмыслил минуту. – Внешне – тому же. Но подспудно идея изменилась.
– Как изменилась?
– Нас всегда учили, что мы особенные – лучше, чем простецы. Что все телепаты – братья, даже Беглецы, которых мы должны выслеживать и ловить. Теперь это – это просто Корпус, Эл. Беглецы – враги. Они с ними так поступают…