Смертельный эксперимент
Шрифт:
– Я никогда не знала, что ты со мной так поступишь, – заявила моя дочь. – Ты что, не доверяешь мне настолько, что не мог ни позвонить, ни послать письмо? Да что же ты за отец за такой?
– Такой, который пробыл в коме три года с хвостиком, – объяснила, слегка запыхавшись, Надин, подходя к нам.
– Я верю, – сказала Кимберли, внимательно посмотрев мне в глаза.
– Правда? – спросил я.
– Конечно. Если бы ты был в сознании, ты бы никогда не выбрал это лицо!
– Как я рад, что снова вижу тебя, – рассмеялся я.
– Я тоже, но тебе
– С удовольствием. Но сначала скажи мне, почему ты решила, что я жив?
Она засунула руку в карман моих брюк и вытащила оттуда мой серебряный доллар, тот самый, который дед дал мне много-много лет назад.
– Его не было среди тех твоих вещей, которые они мне передали.
Я гордо улыбнулся.
– Ты, несомненно, достойная дочь своего отца, – заметила Надин и, обернувшись ко мне, добавила: – Так, чтобы ты понимал, деньги остаются у меня, и уик-энд я тоже проведу за твой счет.
– Ты самый меркантильный мозгоправ, которого я только знаю, – ответил я.
– Приятно хоть в чем-то быть на первом месте.
Я крепко обнял ее.
– Это никуда не годится, – вырвалась она из моих объятий.
– Спасибо, что согласилась помочь, – поблагодарил ее я. – Дальше, я думаю, мы сами разберемся. Хорошего тебе отдыха.
– И не сомневайся. – И она отправилась в сторону своей гостиницы.
Следующие три дня были лучшими в нашей с Кимберли жизни. В какой-то момент в разговоре у нас возникла тема Кэтлин и Эдди, и я ей все рассказал.
– Если ты был так счастлив с Кэтлин, то тебе надо рассказать ей, что ты жив, – решила моя дочь. – А кроме того, мне кажется, она заслужила право самой решить, что принесет ей счастье.
– Боюсь, что она может выбрать меня из чувства вины…
– И это волнует тебя, потому что…
– Том – хороший парень и будет в качестве мужа гораздо лучше, чем я.
– А откуда ты это знаешь?
– Я его проверил.
– Ты что, действительно так плохо знаешь женщин? – покачала головой Кимберли.
– Да, и ты это прекрасно знаешь.
– Пап, послушай меня, – сказала дочь, принимая на себя роль родителя, которая подходила ей гораздо больше, чем мне. – Тебе надо сказать ей четыре вещи: что ты жив, что с тобою произошло, почему это произошло и что ты обо всем этом думаешь.
Конечно, все это я легко мог рассказать Кэтлин, но мне казалось, что она будет больше счастлива с нормальным, надежным Томом. Кроме того, большую роль во всем этом играла Эдди. Девочка уже потеряла свою родную семью, а три года назад потеряла и меня. А потом в ее жизни появился Том, и она с радостью приняла его как своего отца. Если я опять появлюсь в жизни Кэтлин, то Эдди придется отказаться или от меня, или от Тома. Бедному ребенку и так досталось в жизни – она совсем не заслужила потерять и третьего своего отца. Кроме того, и это тоже значительно осложняло принятие решения, я совсем не был уверен, что смогу примириться с размеренной жизнью в спальном районе. И, наконец, если Кэтлин все-таки выберет меня, то она до конца своих дней будет гадать, правильный ли выбор сделала. Если она меня отвергнет, то тот же самый вопрос она будет задавать себе о Томе. Это было несправедливо по отношению к ней.
Но я любил Кэтлин и хотел, чтобы все обернулось совсем по-другому.
– Пап? – вернула меня на землю Кимберли. – Так ты скажешь ей эти четыре вещи?
– Все не так просто, – вздохнул
– Проще совсем ее потерять?
Глава 61
Эва Ле Саж оказалась настоящей куколкой. При росте в пять футов [79] она весила, казалось, не больше, чем моя левая рука. И ее лицо, и все остальное было настолько утонченным, что выглядело очень хрупким. У нее были кошачьи глаза миндального цвета, тронутые сединой волосы и голос юной девочки, в котором все еще слышался легчайший русский акцент. Когда я посмотрел на нее с близкого расстояния, то не смог заметить никакого сходства с Тарой Сигель, разве что рост и общее сходство лиц. Если Дарвин хотел вместо якобы умершей Тары представить труп Эвы, то нашим людям пришлось бы попотеть, чтобы сделать ее хоть немного похожей. Мне пришло в голову, что, возможно, за последние несколько лет Эва значительно изменилась, а Дарвину об этом не доложили.
79
150 см.
Мне было интересно, сделала ли Калли хоть что-нибудь для того, чтобы изменить вес и внешний вид Эвы. Полкапли мышьяка раз в неделю могли превратить ее фигуру в ту, какой она была сейчас.
Калли, которая следила за мной, как ястреб, заметила, как пристально я рассматриваю Эву, и поняла, о чем я думаю. Она чуть заметно покачала головой. Это было напоминание, что я нахожусь на ее территории и что моя жизнь в ее руках. Я кивнул в ответ, надеясь, что она поймет: это не мое дело, все прекрасно.
Мы находились в роскошном кондоминиуме Калли и Эвы, чьи окна выходили на Стрип. Цена таких гнездышек начинается где-то от двух миллионов, но, осмотрев дизайн, мебель и ремонт, я решил, что они заплатили за него никак не меньше трех.
Оказалось, что Эва – великолепный повар. Она приготовила прекрасный обед из четырех блюд, такой, при котором к каждому новому блюду надо было подавать соответствующее вино. Каждый раз, когда я говорил Эве комплимент, Калли вся светилась от гордости. Было ясно, что Эва – ее самое большое сокровище…
Зазвонил мой телефон. Я посмотрел, кто звонит, извинился и вышел в холл.
– Что случилось, Сал?
– Ты читал сегодняшние газеты?
– Какие?
– Местные, из Цинциннати.
– Я сейчас в Вегасе, Сал.
– Это твои проблемы. В любом случае в сегодняшних газетах напечатали, что какой-то – как это называится? – аноним передал стипендию в размере двухсот тысяч долларов детям Мирона Голдштайна, чтобы те смогли учиться в Дартмуте.
– И что?
– Если ты еще не знаешь, то Голдштайн – это тот самый мужик, которому несколько дней назад перерезали горло на одной из площадок для отдыха здесь, в Цинциннати.
– И что?
– И что ты по этому поводу думаешь?
– Думаю, что его дети предпочли бы, чтобы их отец был жив.
– Мои так не думают, – заметил Сал.
– Не прибедняйся. Я уверен, что твои дети тебя любят.
– Но еще больше они любят деньги, секс и наркотики.
– Но ведь ты тоже есть где-то в этом списке.
– Ага. Где-то я тоже есть, – сказал он, немного подумав.
– Так вот, постарайся там и оставаться, Сал. В этом-то весь секрет.
Я разъединился. Девушки уже были на кухне.