Смертельный холод
Шрифт:
Она была похожа на марионетку.
– D'esol'e, mais qu’est-ce que vous avez dit? [65] – попробовал Бовуар еще раз, по-французски.
– Матушка. Только-только. Очистила. Дом, – проговорила пожилая женщина очень четким и удивительно сильным голосом.
Гамаш, от чьего внимания ничто не ускользало, заметил, что Эмили и Беатрис обменялись улыбками. Не язвительными, а словно услышали знакомую шутку, с которой они жили всю жизнь.
– Мы с вами говорим об одном и том же, мадам? О кёрлинге?
65
Простите,
– А, понимаю. – Кей рассмеялась, и Бовуар вынужден был признать, что это симпатичный смех. На ее лице вместо подозрительного появилось приятное выражение. – Да, хотите – верьте, хотите – нет. Матушка – это она. – Она показала корявым пальцем на свою подругу в кафтане.
По какой-то причине Бовуара это не удивило. «Матушка» ему сразу же не понравилась, и это имя было одной из причин. Матушка. Кто в здравом уме будет называть себя Матушкой! Если ты, конечно, не мать настоятельница. Но, глядя на нее, Бовуар испытывал большие сомнения в ее принадлежности к какому-нибудь монашескому ордену.
Он знал, что с ней стряслась какая-то беда. Он это чувствовал, хотя никогда не сказал бы об этом словами. И уж конечно не в присутствии Гамаша.
– Что это значит, мадам? – снова обратился к Кей Бовуар, откусив свежего хлеба так, чтобы масло не потекло по подбородку.
– «Очистить дом» – это термин в кёрлинге, – сказала Кей. – Эм лучше объяснит. Она в команде скип. Иначе говоря, капитан.
Бовуар повернулся к мадам Лонгпре. Ее голубые глаза были задумчивыми, живыми и, возможно, немного усталыми. У нее были светло-каштановые крашеные волосы, прическа изящно обрамляла лицо. Она казалась сдержанной и доброй и напоминала ему Рейн-Мари Гамаш. Он кинул взгляд на шефа, который слушал с обычным своим вниманием. Когда Гамаш посмотрел на мадам Лонгпре, не увидел ли он свою жену через тридцать лет?
– Вы когда-нибудь играли в кёрлинг, инспектор? – спросила Эм.
Этот вопрос удивил, даже оскорбил Бовуара. В кёрлинг? Он был центральным нападающим в хоккейной команде Квебекской полиции. В тридцать шесть он был в гораздо лучшей форме, чем ребята на десять лет моложе. В кёрлинг? Да ему и думать об этом было противно.
– Насколько я вижу, вы, вероятно, не играете в кёрлинг, – продолжила Эм. – А жаль. Великолепный спорт.
– Спорт, мадам?
– Mais oui [66] . Это очень трудная игра. Она требует крепких нервов и точной координации глаз и руки. Я бы советовала вам попробовать.
66
Ну да (фр.).
– Вы нам покажете?
Это был первый вопрос, который задал Гамаш с того момента, как сел за стол. Он дружеским взглядом посмотрел на Эм, и она улыбнулась ему в ответ, наклонив голову:
– Как насчет завтрашнего утра?
– Идеально, – сказал Гамаш.
– Не могли бы вы описать, что происходило вплоть до того момента, когда вы поняли, что случилось нечто из ряда вон выходящее? – снова обратился к Эмили Бовуар, решив, что повторить тот же вопрос не повредит.
– Мы играли уже почти час. Игра была ради развлечения, так что короче, чем обычные игры. А поскольку
– Из этого ничего не получилось. Было холодно. Я не помню, чтобы когда-либо было холоднее, – вставила Кей.
– Мы, как всегда, проигрывали, – продолжила Эм. – В какой-то момент я поняла, что другая команда загнала довольно много камней в дом. Дом – это такие красные колечки, нарисованные на льду. Именно туда вы и пытаетесь загнать свои камни. Команда противников неплохо поработала, и дом был полон их камней. И поэтому я попросила Матушку сделать то, что называется «очистка дома».
– Я замахиваюсь и посылаю свой камень по льду. – Матушка встала, выставила перед собой правую руку, потом завела ее назад и одним быстрым движением выкинула ее понизу вперед, подражая движению маятника. – Этот камень скользит вперед и вышибает из дома другие камни – чем больше, тем лучше.
– Вроде того, как разбить пирамиду в бильярде, – заметил Бовуар и тут же понял по их лицам, что для них в его словах не больше смысла, чем для него в выражении «очистить дом».
– Это очень забавно, – сказала Матушка.
– Знаете, это так забавно, – добавила Эм, – что стало традицией на играх второго рождественского дня. Я убеждена, что большинство приходит, чтобы посмотреть, как Матушка очищает дом.
– Все это очень театрально: камни разлетаются во все стороны, – объяснила Матушка.
– Очень шумно.
– Обычно это знак окончания игры. После этого мы сдаемся, – сказала Эм. – И затем возвращаемся в Легион, чтобы выпить горячего рома на масле.
– Но вчера все пошло по другому сценарию, – заметил Бовуар. – Что случилось вчера?
– Я и не знала, что что-то случилось, пока все не побежали туда, где сидели Кей и Си-Си де Пуатье, – сказала Матушка.
– И я тоже, – подхватила Эм. – Я смотрела, как скользит камень Матушки. Все смотрели. Потом все восторженно закричали и вдруг замолчали. Я подумала…
– О чем вы подумали, мадам? – спросил Гамаш, видя ее посеревшее лицо.
– Она подумала, что я окочурилась, – проворчала Кей. – Разве нет?
Эм кивнула.
– Нет, такого счастья мы не дождемся. Она нас всех переживет, – сказала Матушка. – Ей уже сто сорок пять лет.
– Это цифры моего ай-кью, – объяснила Кей. – Вообще-то мне девяносто два. Матушке семьдесят восемь. Не так уж много людей, чей возраст выше их ай-кью.
– И когда вы поняли, что что-то случилось? – спросил Бовуар у Кей.
Спросил как бы мимоходом, стараясь не показать, что это ключевой вопрос. Ведь перед ними сидел единственный реальный свидетель убийства.
Кей задумалась на секунду, ее маленькое морщинистое лицо стало похоже на миссис Картофельная Голова [67] , залежавшуюся на солнце.
– Женщина, которая умерла, – она до этого сидела на стуле Эм. Мы всегда приносим свои садовые стулья и ставим их близ обогревателя. Люди очень по-доброму к нам относятся – позволяют занять самые теплые места. Кроме этой ужасной женщины…
67
Мистер Картофельная Голова – американская игрушка, пластиковая картофелина, к которой прилагается множество дополнений, одним из таковых стала и миссис Картофельная Голова.