Смертельный холод
Шрифт:
– И ее куча дерьма, вероятно, выше твоей, – заверила ее Кей. – Это должно быть утешением. Я не думала, что такое возможно, – сказала она, обращаясь к Рут, которая с удовольствием разглядывала свою героиню.
– Хорошая прическа, Клара, – похвалил Оливье, думая, что это снимет напряжение.
– Спасибо. – Клара пробежала руками по волосам, отчего те встали торчком, словно со страху.
– Ты права, – сказал Оливье Мирне. – У нее вид как у испуганного солдата из окопов времен битвы при Вими [19] . Не многие могут воспринять этот вид. Очень смело, очень в духе нового тысячелетия. Я тебя поздравляю.
19
Битва
Клара прищурилась и уставилась на Мирну, которая расплылась в улыбке.
– В жопу папу римского, – произнесла Кей.
Си-Си снова поправила стул. Одетая, она стояла в одиночестве в номере отеля. Сол ушел, не предлагая и не ожидая прощального поцелуя.
Она испытала облегчение, когда он исчез. Теперь наконец она могла сделать то, что задумала.
Си-Си взяла экземпляр «Клеймите беспокойство» и встала у окна. Потом медленно подняла книгу и прижала к груди, словно возвращая туда часть себя, которой ей не хватало всю жизнь.
Она наклонила голову в ожидании. Неужели они и в этом году подведут ее? Нет. Ее нижняя губа чуть задрожала. Глаза заморгали, в горле образовался комок. А потом они появились – побежали, холодные, по щекам в открытый, вместительный и в этот момент безмолвный рот. И она устремилась за ними в эту темную пропасть и оказалась в знакомой комнате на Рождество.
Ее мать стояла рядом с давно высохшей и неукрашенной елочкой, затиснутой в угол строгой темной комнаты, с россыпью опавших иголок на полу. На елке висел единственный шарик, и вот ее мать, истеричная, воющая, сорвала его. Си-Си еще слышала, как остатки иголок, шурша, сыплются на пол, а шарик уже полетел в ее сторону. Она не собиралась его ловить. Выставила руки только для того, чтобы защитить лицо. Но шарик оказался в ее ладонях, прилип к ним, словно обрел там дом. Ее мать теперь была на полу – она выла и перекатывалась, а Си-Си отчаянно хотела остановить ее. Закрыть ей рот, заставить замолчать, иначе соседи снова вызовут полицию и ее мать опять увезут. А Си-Си останется одна в окружении посторонних людей.
Какое-то мгновение Си-Си колебалась и смотрела на шарик в своих руках. Он сиял и был теплым на ощупь. На нем была простая картинка: три высокие сосны рядом, словно семья, на прогнувшихся ветвях лежит снег. А ниже рукой матери было написано: «Noёl» [20] .
И Си-Си переместилась в шарик, потерялась в его тишине, покое и свете. Но она, вероятно, слишком долго смотрела на него. Стук в дверь – и три сосны пропали, а она вернулась к ужасу, воющему перед ней.
20
Рождество (фр.).
«Что тут происходит? Впустите нас», – потребовал мужской голос из-за двери.
И Си-Си впустила. Впрочем, больше она никого и нигде не впускала.
Проходя мимо «Рица», Кри остановилась, чтобы взглянуть на этот шикарный отель. Швейцар не обратил на нее внимания, не предложил войти. Она медленно пошла дальше. Ее туфли напитались слякотью, шерстяные варежки висели на руках, налипший снег тянул их к земле.
Кри было все равно. Она
Она продолжала идти. Ноги у нее стали замерзать. Она вышла из дому без зимних ботинок, а когда ее отец неуверенно предложил ей надеть что-нибудь потеплее, она проигнорировала его.
Как игнорировала его ее мать. Как игнорировал его весь мир.
Она остановилась перед «Monde de la musique» [21] . В витрине висел постер Бритни Спирс: певица танцевала на жарком тропическом пляже, а ее радостные бэк-вокалисты ухмылялись и приплясывали.
Кри стояла перед витриной, пока не перестала чувствовать руки и ноги. Она вообще перестала что-либо чувствовать.
21
Магазин «Мир музыки» (фр.).
– Что-что? – переспросила Клара.
– В жопу папу римского, – четким голосом повторила Кей.
Матушка Беа сделала вид, что ничего не слышала, а Эмили тихонько подошла поближе к подруге, словно на тот случай, чтобы подхватить Кей, если та упадет.
– Мне девяносто два, и я знаю все, – сказала Кей. – Кроме одного, – внесла она поправку.
Последовала еще одна долгая пауза. Но любопытство пересилило смущение. Кей, обычно немногословная и грубоватая, собиралась заговорить, и друзья плотнее обступили ее.
– Мой отец во время Первой мировой войны был в экспедиционном корпусе.
От нее ждали чего угодно, только не этого. Теперь она говорила тихим голосом, лицо ее расслабилось, взгляд устремился на книжные полки. Кей совершала путешествие во времени; Матушка Беа заявляла, что именно такие путешествия совершает она во время своих йогических полетов, но она никогда не делала этого с таким совершенством.
– Они тогда сформировали дивизию для католиков, в основном ирландцев вроде моего папочки и, конечно, квебекцев. Он никогда не говорил о войне. Ни разу. А я никогда не спрашивала. Можете себе представить? Как по-вашему, он хотел, чтобы я спросила? – Кей посмотрела на Эм, которая хранила молчание. – О войне он нам сказал только одно.
Тут она замолчала. Оглянулась и увидела свою пушистую вязаную шапочку. Она протянула руку, надела шапочку и выжидательно посмотрела на Эм. Все затаили дыхание. Глядели на нее, предполагая услышать больше.
– Да бога ради, женщина, скажи уже нам, – просипела Рут.
– Ах да. – Кей словно в первый раз увидела их. – Папочка. На Сомме. Командиром у них был, как вы знаете, Ролинсон. Этот идиот. Я про него все узнала. Мой отец был по грудь в грязи и дерьме, лошадином и человеческом. В пище ползали личинки. Кожа у него начала гнить, вся покрылась пузырями. Зубы и волосы выпадали. Они давно перестали сражаться за короля и страну, они сражались друг за друга. Он любил своих друзей.
Кей посмотрела на Эм, потом на Матушку:
– Мальчики построились, им приказали прикрепить штыки.
Все чуть подались вперед.
– Предыдущая волна мальчиков прошла примерно минуту назад, и всех их скосили пули. Они слышали крики и видели корчащиеся части тела, заброшенные взрывами назад в окопы. И вот наступила их очередь – моего отца и его друзей. Они ждали приказа. Он знал, что сейчас умрет. Что ему осталось жить считаные минуты. Он знал, что может сказать одно, последнее. И знаете, что кричали эти мальчики, когда выпрыгивали из окопов?