Смертельный номер. Гиляровский и Дуров
Шрифт:
Табаку захотелось еще сильней.
Наконец я сдался, сунул табакерку в карман пиджака и пошел одеваться в прихожую.
Табак я купил в лавке напротив дома генерал-губернатора. Взял сразу полфунта фабрики Габай – не лучший товарец, но на безрыбье и рак – щука. И тут же заправил в две ноздри по гигантской понюшке этого зелья. Голова тут же поплыла, ноги чуть не подогнулись, да и весь я сам чуть не упал, чихнув чуть не на всю Тверскую, не успев даже откопать во внутреннем кармане платок.
– Будьте здоровы, барин, с наступающим, – подал голос извозчик, сидевший в санях у тротуара.
Поблагодарив, я сел в сани и попросил меня немного покатать по предпраздничной Москве.
Я стоял под снегом и медлил, растягивая эти последние минуты покоя перед тем, как снова оказаться в цирке, где праздник был омрачен тревогой.
Однако минуты шли. Медлить больше было нельзя. И я зашагал вперед – будь что будет!
– Дядя! Дядя! Дай четвертак за так ради праздника!
У ржавеющей высокой ограды, ранее окружавшей блистательный «Эрмитаж» Лентовского, а ныне частью покосившейся, а частью растащенной ушлыми нищими, стоял мальчонка лет одиннадцати, замотанный серыми тряпками, с потрепанным треухом на голове. Я остановился и посмотрел на него. Снег лежал на треухе, на плечах мальца, но он не обращал на это никакого внимания. Простуженным высоким голосом он заученно повторял свою просьбу. Я вынул из кармана пригоршню монет и бросил в его ладонь. Кулак с монетками тут же скрылся в тряпках – согреться.
– Что, братишка, на калач собираешь?
– На водку! – честно сказал ребенок.
– Себе?
– Тяте.
– А что, тятя тебя из собранного ничем не одарит на праздник?
– Не-а. Нажрется и спать завалится.
Я порылся в карманах и выудил еще монетку.
– На, купи себе. Только отцу не отдавай.
– Спасибо! – равнодушно поклонился мальчик и в нетерпении оглянулся – со стороны Селезневской улицы подходила компания хорошо одетых дам. Вероятно, маленький бродяга боялся, что я задержусь возле него с разговором слишком долго и он пропустит новую возможность выпросить деньги.
Я не стал его разочаровывать и пошел дальше – к Цветному бульвару.
С Садовых в сторону цирка сворачивали сани с парами. Я смотрел на них и вспоминал давешнего паренька – вот тут бы, в толпе цирка, ему выпрашивать. А впрочем, нет… Взбудораженная публика, толпившаяся у дверей, наверное, и не заметила бы оборвыша. В шуме голосов его сип был бы не слышен. Да и в ярком свете фонарей лохмотья мальца выглядели бы уж совсем не по-праздничному, напоминали бы о том, что совсем неподалеку в совершенно нечеловеческих условиях ютятся тысячи людей, многие из которых сейчас спят, нисколько не думая, что наступившая ночь – последняя в девятнадцатом столетии. И что впереди – неизвестное страшноватое будущее с железными аэростатами, дальнобойными пушками и невесть какими потрясениями.
Потрясения эти ощущались немногими. Но мне, с напряженной ожиданием душой, грядущее вдруг показалось не тем златокудрым мальчиком с открыток. А вот таким маленьким нищим, закутанным в тряпки, мерзнущим на пустой улице у покосившейся ржавой ограды некогда пышного, блиставшего разноцветными огнями сада, ныне превратившегося в укрытые снегом развалины.
Я не стал пробираться через толпу в главный вход, откуда доносились громкие звуки оркестра, по такому случаю сошедшего со своего балкона над манежем в шум толпы. Обойдя здание, я вошел с заднего входа, кивнув дремавшему дворнику. Он сидел на низком табурете, прислонившись спиной к стене, закутавшись в овчинный тулуп и вытянув ноги в больших валенках, с галош которых уже натекла порядочная лужа на крашенные коричневым доски пола. Шума толпы отсюда было не слышно, зато
Я шел по широкому центральному коридору, в котором теперь ярко горели все лампы – никакого экономного полумрака. И чем ближе я подходил к манежу, тем меньше места оставалось в коридоре – везде были сложены части декораций и аппарата для номеров. Я и не предполагал, как много их задействовано в сегодняшнем представлении! У стены стояли длинные решетчатые секции, которые собирали в узкий туннель до зверинца – по нему на сцену выводили тигров и львов, чтобы хищники не набросились случайно на артистов или обслуживающий персонал. У самой кулисы сложили фермы решетки – оградить манеж во время номера дрессировщика. Рядом стоял полуразобранный муляж огромного дома-будильника. Наверное, по мысли режиссера представления, с которым я так и не успел познакомиться из-за всей этой чехарды с черепом на афишах, в нем жители будущего и должны были встречать новый век. Неподалеку толпились униформисты вокруг высокого шпрехшталмейстера с роскошными черными усами. Я заметил и знаменитый дуэт Бим-Бом. Они тихо сидели на стульях. Бим зажал между коленями палку метлы с натянутой толстой струной и меланхолично поглаживал ее длинными пальцами пианиста-виртуоза. Их уже раскрашенные лица ничего не выражали. У Бома из уголка рта торчал окурок погасшей сигары.
Коверные держались от них вдалеке, не смея тревожить двух знаменитостей перед выступлением. Они тихо переговаривались и оглядывались вокруг. Мне показалось, что они встревожены. Ну, конечно, они встревожены, они ждут новый «смертельный номер»!
Я выглянул из-за кулисы на манеж и присвистнул. Посредине стояла поистине гигантская конструкция, накрытая не менее гигантским шелковым полотном темно-зеленого цвета, по которому в обилии были нарисованы свечи и блестящие шары – ни дать ни взять, огромная шелковая елка! Не хватало только Вифлеемской звезды на верхушке. Тут же совещалась группа людей – мужчины во фраках, а женщины в вечерних платьях. Первым мое внимание привлек Саламонский. Он пыхал сигарой, не выпуская ее изо рта. Его руки время от времени начинали искать карманы, но потом он морщился и сцеплял их на животе. Рядом стояла Лина в прекрасном платье темно-вишневого цвета. Увы, платье не делало ее ни моложе, ни красивей. Она слушала сыщика Архипова, который обращался скорее к Саламонскому, чем к ней. Как будто почувствовав мое присутствие, Захар Борисович обернулся и поманил меня рукой.
Я подошел и поздоровался.
– А вот и Владимир Алексеевич! – многозначительно произнес сыщик. – Пусть он сам вам и расскажет.
Лина сжала пальцы и с горечью посмотрела на меня.
– Это правда?
– Что? – спросил я невинно.
Архипов дернул щекой.
– Что вы знаете, кто убийца? – выдохнула Лина.
– Да.
Саламонский схватил меня за плечо, как будто собираясь обнять, но потом, вероятно, передумал и легонько потряс.
– Я так и знал! Молодец! Ну, кто этот подлец?
Я покачал головой.
– Надеюсь, сегодня все разрешится. Подождите немного. Я схвачу его с поличным. Надеюсь, никто не пострадает.
– Вот, – вставил Архипов устало, – я говорил? Мы рискуем. У нас тут намечается казино. Господин Гиляровский мне жизнью ручается, что поймает убийцу. Но если не поймает, сегодня у нас будут два трупа.
– Как два? – испуганно спросила Лина.
– Так-с, два, – пояснил сыщик. – Первый труп – ваш артист, а второй – сам господин Гиляровский, который твердо пообещал мне в случае неудачи застрелиться.