Смертельный розыгрыш. Конец главы
Шрифт:
Я принял это неожиданное приглашение, которое прозвучало скорее как приказ: Элвин Карт, по всей вероятности, был стеснен в деньгах, но недаром в его жилах текла кровь многих поколений сквайров, привыкших повелевать. Он повернулся — в сумке опять что-то звякнуло — и размашисто зашагал через луг.
Солнце уже ярко сверкало, и под его пологими лучами седая роса превратилась в бриллиантовые россыпи. Еще с четверть часа я продолжал поиски, но так и не нашел останков кукушки — только несколько ржавых жестянок, набрякшие от влаги листья, пустая коробка из-под сигарет, давно сдохший грач, яичная скорлупа, блестящий кусок проволоки с припаянной к нему небольшой шестеренкой и
И вдруг я увидел золотую вспышку: в широком парадном подъезде Замка появилась женщина. Она постояла, заслонив ладонью глаза, и стала прогуливаться по обрызганному росой газону. Женщина была в золотом сари, босиком. Меня поразила грациозность ее походки. Она как будто парила над травой. Я вспомнил, как Вергилий описывает Камиллу [6] . Честно сознаюсь: несколько минут — пока женщина не вошла в Замок — я стоял, не замеченный ею, в тени дерева. Меня переполнял чисто эстетический восторг.
6
«В поле летала она по верхушкам злаков высоких,/ Не приминая ногой стеблей и ломких колосьев». Вергилий. Энеида, книга седьмая (перев. С. Ошерова).
2. НЕСЧАСТЛИВЫЕ КАРТЫ
К тому времени, когда мы с Дженни рука об руку направились к дому Картов, она уже полностью оправилась от испытанного ею ночью потрясения. Вместо обеда мы устроили себе пикник на холме, откуда в блаженной праздности любовались спокойной равниной, убегающей к Дорчестеру. Тишь стояла такая, что слышно было, как коровы пережевывают свою жвачку на выпасе в ста ярдах от нас, а жужжание пчелы звучало столь же громко, как гудение волынки. Но даже идиллически прекрасные холмы не могли удержать нас надолго: к четырем часам мы спустились в свой любимый «Зеленый уголок», отворили белую калитку, прошли по засыпанной битым кирпичом дорожке с бордюром из желтофиолей, полюбовались цветущим садиком в глубине и, наконец, оказались у себя дома. Когда мы прошли в гостиную, Дженни сплела пальцы рук перед грудью и с глубоким удовлетворением вздохнула, глаза ее так и сияли.
— Ах, как я счастлива!— воскликнула она.
Гостиная, отделанная по ее указаниям, выглядела просто великолепно; мы еще не успели перевезти мебель, но пол уже был застлан ковром, а оба окна, выходящие на юг, где тянулась цепь холмов,— занавешены шторами; оклеенная белыми с золотыми лирами обоями, комната казалась очень просторной. По отрешенному виду Дженни нетрудно было догадаться, что она уже двадцатый раз подбирает наиболее удачную расстановку мебели. Я зашел в пристройку; окна здесь смотрели на юг и на запад: вот только подсохнет штукатурка, и комната окончательно готова. Один из наших мастеров — Джордж Миллз — устанавливал стеллажи для книг. Уроженец Сомерсета, он живет в Толлертоне десять лет, но все еще считается чужаком.
Мы поболтали несколько минут. Он очень вежливо осведомился, не могу ли я выдать ему аванс под уже завезенные материалы.
— Пожалуйста.— Я достал чековую книжку.— Пятидесяти фунтов хватит? Почему вы не попросили об этом раньше?
Джордж с большой благодарностью принял эту скромную сумму.
— Вы не представляете себе,— поделился он со мной,— сколько трудностей бывает у нас с должниками. Не хочу
— Почему вы не подадите на них в суд?
— Не могу, сэр. Это подорвет мою репутацию. К тому же, только свяжись с этими судейскими, процесс затянется на много лет, расходов уйма, и даже если выиграешь — выгода невелика.— И Джордж завел долгий и путаный рассказ о том, как он оборудовал ванную в Толлертоне, а заказчица отказалась оплатить необходимые переделки под тем предлогом, что они не были включены в предварительную смету, а устная договоренность не в счет.
Пока он рассказывал, появилась Дженни. Она посмотрела на нас с лукавой насмешкой.
— Опять сплетничаете?
— Да, миссис Уотерсон,— подтвердил Джордж: он просто обожал Дженни.
Я никогда не мог уразуметь, почему моралисты столь сурово осуждают так называемые «сплетни». Это не только особый жанр устной литературы, распространенный среди малограмотных, но и любимое развлечение таких интеллектуалов, как университетские преподаватели и священники. Как обесцветилось бы наще общение, если бы этот, по выражению Бернса, «непокорный член» — язык — не получал иногда свободу позлословить.
— Я слышал, мистер Пейстон многое переделал в своем Замке да и во всей деревне?
— Говорят, так. Он не признает местных мастеров,— ответил Джордж без какой-либо досады.— Ему подавай подрядчика из Пула.
Стало быть, это не Пейстон задолжал пятьсот фунтов…
Вечером, перейдя через луг, мы с Дженни позвонили в дверь Картов. Жили они в двухэтажном, с незатейливым квадратным фасадом доме времен королевы Анны [7] . Построен он был как отдельный флигель при Замке, вероятно, в пору семейного процветания, но сейчас имел довольно запущенный вид. Дверь отворил Элвин Карт в куртке лилового бархата и желтовато-белых фланелевых брюках. Встретил он нас очень любезно и, оживленно разговаривая с Дженни, провел через холл в заднюю часть дома, а оттуда в сад.
7
Годы царствования королевы Анны — 1702-1714.
Лужайка, лишь кое-где поросшая растрепанными султанами пампасной травы, отлого спускалась к речушке Пайдал; в промежутках между песнями дроздов и словами нашего хозяина отчетливо слышался легкий звон ее вод. Справа, под хилыми, словно скрученными ревматизмом яблонями, стояли рядком три улья, маленькая кирпичная пристройка с этой стороны дома резко контрастировала с его общим изящным обликом. Посреди лужайки — белый железный стол, уставленный бутылками, вокруг него — четыре новомодных садовых кресла из алюминия. Элвин, суетясь, усадил Дженни в одно из кресел и настаивал, чтобы она устроилась поудобнее.
— Нет, нет,— запротестовала она,— вы не должны обращаться со мной, как с больной.
— Извините, но ведь вы и в самом деле были больны. Помяните мое слово, миссис Уотерсон, здесь, в Дорсете, ваши щечки снова зацветут розами.
Проклятая старая лиса, обозлился я, заметив, как поежилась Дженни, откуда он пронюхал о ее болезни — или это просто так, наугад?
— Мы тут все люди скучные, тихие,— бормотал Элвин.— Самое место, чтобы подлечиться. Говорят, нынче в Оксфорде — вы ведь живете в Оксфорде?— ужасно шумно. Сам-то я учился в Кембридже. Но простите, я совсем забыл о своем приятном долге хозяина: слишком долго живу анахоретом. Что вам можно пить, дорогая миссис Уотерсон?