Смертельный розыгрыш. Конец главы
Шрифт:
— Кем вы работаете?-обратился он к Сэму, вовлекая его в разговор.
— Журналист. В Бристоле.
— Общие репортажи?
— Да. О благотворительных базарах, самоубийствах, свадьбах, местных скандалах, обедах в «Ротари-клубе» [15] . Словом, обо всем.
— Ну что ж, сегодня у меня есть для вас кое-какие местные новости, хотя ваша газета вряд ли интересуется тем, что происходит так далеко на юге.— Роналд глянул на ручные часы и слегка нахмурился. Я догадался, что он ожидает еще кого-то из гостей. Вскоре они и впрямь появились. К вящему моему изумлению, это оказались Элвин и Берти Карты.
15
«Ротари-клуб» —
— Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли,— сказал Пейстон.
— Очень любезно, что вы нас пригласили,— столь же учтиво откликнулся Элвин.
— Добрый вечер, сквайр,— вступил в разговор Берти.
В этом приветствии я без труда различил скрытую иронию. Но на лице Пейстона не отразилось ничего, кроме доброжелательства. Видимо, он человек толстокожий, предположил я: преуспевающий делец не может позволить себе быть излишне ранимым. Вера Пейстон тоже пропела им обворожительным голоском:
— Привет, белое отребье!
— Как себя чувствует индианочка? Ножки не бо-бо после катания на лошадке?
Элвин в поклоне поцеловал Вере руку. Сэм сардонически усмехался, прислушиваясь к этому великосветскому обмену любезностями.
Пригласили к столу, в Большой зал, представляющий собой одну из достопримечательностей нашего графства. Его сводчатый потолок освещается скрытым светом. Он с большим вкусом и оригинальностью расписан мифологическими существами из старинных геральдических книг и бестиариев. По всему фризу — барельеф, изображающий фрукты, цветы и листья. Стены этого зала, сооруженного в 1612 году, обшиты деревянными панелями: каждая — на какой-нибудь сюжет из Священного Писания.
Я не мог отделаться от мысли, что под столь великолепным творением рук человеческих почти все мы выглядим жалкими червями; должен, правда, оговориться: в начале ужина у меня не было времени осмотреть зал внимательно — я сидел по левую руку от хозяйки, Элвин, мой визави, был не так словоохотлив, как обычно, и мне приходилось занимать разговором Веру Пейстон. Лицо Элвина, столь похожее на личико херувима, на этот раз было угрюмым; я приписал это тем чувствам, которые он должен был испытывать, будучи гостем в своем собственном родовом Замке. Несколько раз он исподтишка поглядывал на хозяйку, в его взгляде странно смешивались любопытство и досада. Сама Вера была непонятно пассивной в роли хозяйки, не блистала она и как собеседница. Она довольно охотно поддержала легкую светскую беседу, которую я начал, но вскоре замолкла. Между прочим, я поинтересовался: не ее ли муж убил злополучную кукушку?
— Нет. Он спал так крепко, что ничего не слышал. Стрелял, должно быть, наш дворецкий. И вы тоже не спали? — Лицо Веры зажглось оживлением, от стремительных жестов зазвенели браслеты на тонких запястьях. Я рассказал ей о своем недавнем разговоре с оксфордским орнитологом.
— Ему никогда не доводилось слышать, чтобы кукушка пела так поздно,— сказал я.
— Редкая птица,— вставил Элвин.— И пела она для еще более редкой птицы — райской птицы, обитающей в Замке.
Услышав этот нелепый комплимент, Вера прыснула.
— Птица и правда очень редкая,— сухо заметил я.— Она не испугалась первого выстрела и исчезла безо всякого следа: можно подумать, она сама спрятала свои останки.
Я рассказал миссис Пейстон, что Элвин и я не нашли ни единого перышка убитой птицы. Она всплеснула руками,
— Удивительная история. И очень загадочная.
— Достойная внимания профессора Пелема Й. Стобба,— сказал я, поглядев на своего визави. Вскинув брови, он ответил мне ироничным и в то же время подчеркнуто простодушным взглядом.
— Стобб? Что за нелепая фамилия? Кто он такой?— рассмеялась Вера.
— Йельский профессор. Во всяком случае был таковым.
— Какое отношение имеет он к кукушке?
— Кто-то подложил ему яйцо в гнездо, воспользовавшись его отсутствием.
Элвин улыбнулся Вере.
— Ему наставили рога. Так сказать, в переносном смысле. Но…
— Не знаю, что означает это выражение,— перебила Вера.
— Это выражение означает, что кто-то, тайком от мужа, забирается в постель к его жене,— пропел Элвин.
Вера слегка нахмурилась. На ее лицо, как тень от облака, легла странная печаль; она ушла в себя, глубоко задумалась, выпятив чувственную нижнюю губку,— так бывает, когда людей захлестнут воспоминания. Меня вдруг охватила неизъяснимая тревога за нее, мне захотелось стереть эту нагловатую ухмылку с физиономии Элвина. Но это было не в моих силах.
Я огляделся по сторонам. Сэм сидел рядом с упитанной девицей, видимо, впервые появившейся в обществе, я заподозрил, что он коварно провоцирует ее на все новые и новые банальности. Дженни сидела в конце стола, по левую руку от Роналда Пейстона, рядом с ней — Берти Карт, за ним — Коринна. Мне давно уже хотелось знать, как чувствует себя Коринна на этом рауте — званые ужины в Оксфорде скромнее. Я убедился, что она чувствует себя превосходно, весело щебечет с Берти, который проявляет к ней большое внимание. Очень мило с его стороны, подумал я, так старательно развлекать неискушенную шестнадцатилетнюю девочку.
Сам ужин походил на корпоративные банкеты и, при всей своей изысканности, отличался полным отсутствием выдумки. По-видимому, он был доставлен из ресторана; это предположение подтверждалось полным равнодушием нашей хозяйки к подаваемым блюдам — ела она очень мало и без всякого аппетита. Когда этот бесконечный, казалось бы, ужин все же подошел к концу, Роналд поднялся на ноги. Я с ужасом понял, что он собирается произнести спич. Сходство с официальным банкетом было разительное.
— Это счастливейший день для меня,— возгласил наш хозяин.— И я рад, что некоторые мои друзья и соседи могут разделить со мной это счастье. Вы, полагаю, знаете, что я всегда принимал близко к сердцу интересы Толлертонского охотничьего клуба, с тех пор как живу в этих краях.— Он сделал паузу и отхлебнул холодной, со льдом воды. Я окончательно утвердился в мысли, что он джентльмен в первом поколении: его отец наверняка выбился из низов.
— Сегодня утром,— продолжал Пейстон,— я получил уведомление от секретаря клуба: комитет оказывает мне большую честь, приглашая занять место председателя после ухода в следующем году генерала Брутона.
Роналд Пейстон снова замолчал. Его деловые друзья с красными гвоздиками в петлицах шумно захлопали в ладоши; местные жители, однако, вели себя сдержанно: некоторые даже украдкой переглядывались с недоумением или замешательством. Если Пейстон и заметил, что его слова отнюдь не вызвали всеобщего энтузиазма, то не подал виду. Я убедился, что он не теряет присутствия духа и, при всей любви к пышнословию, производит впечатление человека, умеющего повелевать и обладающего большой внутренней силой. Проговорив еще несколько минут, он сел. Смолкшие было рукоплескания возобновились, затем наступила неловкая тишина. Встал Элвин Карт.