Смертельный танец
Шрифт:
– Вы это сделали, только чтобы меня подбодрить.
Он широко раскрыл глаза:
– Разве стал бы я делать что-нибудь подобное?
Я уставилась на него и почувствовала, как улыбка сползает с моего лица. Я смотрела именно на него, не на предмет самого большого в мире вожделения, а на него, Жан-Клода. Принц города беспокоится о моих чувствах. Я покачала головой. То ли он становится лучше, то ли я себя обманываю?
– О чем вы задумались, ma petite?
Я качнула головой:
– Как обычно. Пытаюсь понять степень вашей искренности.
Он
– Я всегда искренен, ma petite, даже когда лгу.
– Потому-то у вас это так хорошо получается.
Он кивнул, почти что поклонился:
– Совершенно верно. – Жан-Клод глянул вперед. – Нам сейчас выходить в море репортеров, ma petite. Вы не могли бы убрать пистолет? Боюсь, что пресса сочтет его несколько экстравагантным.
– Пресса? Местные репортеры?
– Да, местные.
– Жан-Клод, что вы от меня скрываете?
– Когда откроется дверь, ma petite, возьмите меня под руку и улыбнитесь, пожалуйста.
Я нахмурилась:
– И что будет?
– Вы будете представлены миру.
– Жан-Клод, что у вас на уме?
– Это не у меня, ma petite. Я не настолько люблю свет славы. Совет вампиров выбрал меня в качестве представителя для прессы.
– Я знаю, что вам пришлось выйти к местным вампирам из гроба, когда вам последний раз бросали вызов, и вы победили, но не опасно ли это? Я помню, что вы притворялись главной шестеркой некоего таинственного Мастера. Это хранило вас от вызовов извне.
– Почти все Мастера используют подставную лошадь, ma petite. Это уменьшает число вызовов и людей-убийц.
– Я все это знаю, так зачем вам выходить на люди?
– Совет считает, что излишняя келейность дает козыри нашим противникам. Тем из нас, кто годится на корм репортерам, было приказано выйти на свет.
– Как – на свет?
– Спрячьте пистолет, ma petite. Сейчас швейцар откроет дверцу, и на нас уставятся телекамеры.
Я глянула сердито, но убрала “сикамп” в сумочку.
– Во что вы меня втравили, Жан-Клод?
– Улыбайтесь, ma petite, или хотя бы не хмурьтесь.
Дверь распахнулась раньше, чем я успела хоть что-то сказать. Ее держал человек в смокинге. Вспышки блицев ослепили, и я знала, что глазам Жан-Клода они куда неприятнее, чем моим. Он, улыбаясь, протягивал мне руку. Если он выдерживает столько света, не мигая, я могу вести себя прилично. Поругаться можно будет потом.
Я вышла из машины и была рада, что держусь за руку Жан-Клода. Вспышки замелькали миниатюрными солнцами отовсюду. Толпа подалась вперед, в нас тыкали микрофонами, как кинжалами. Не держи он меня за руку, я бы прыгнула обратно в лимузин. Сейчас я только придвинулась ближе к Жан-Клоду, чтобы удержаться на ногах. Черт побери, куда девались распорядители?
Какой-то микрофон чуть не ткнулся мне в рот. Слишком близко завопил женский голос:
– Каков он в постели? Или это в гробу?
– Чего? – спросила я.
– Каков он в постели?
Секундная почти
– Мы не рассказываем о поцелуях, данных и полученных, не так ли, ma petite?
Такого сильного французского акцента я никогда еще от него не слышала.
– Ma petite – это вы так ее называете? – спросил мужской голос.
– Оui, – ответил Жан-Клод.
Я посмотрела на него, а он наклонился, будто целуя меня в щеку, и шепнул:
– После будете испепелять меня взглядом, ma petite. Сейчас здесь повсюду камеры.
Я хотела ему сказать, что мне наплевать, но это было не так. То есть я думала, что мне не наплевать. Я была как кролик, попавший в свет фар. Выскочи сейчас убийца с пистолетом, я бы так и стояла столбом. Эта мысль помогла мне овладеть собой и снова начать думать. Я пыталась разглядеть, что там за прожекторами, микрофонами, диктофонами, видеокамерами. На камерах я разглядела эмблемы по крайней мере двух крупных телесетей. Черт возьми.
Жан-Клод отбивался от вопросов как профессионал, улыбчивый, изящный – просто обложка журнала, а не вампир. Я улыбнулась, прильнула к нему, встав на цыпочки, прижалась губами к его уху почти вплотную, хоть лизни, зато микрофоны теперь меня не услышат. Это было и кокетливо, и ребячески, но ладно, ничто не совершенно. И я шепнула:
– Уведите меня отсюда, а то я вытащу пистолет и сама проложу себе дорогу.
Он засмеялся, и этот смех как меховая подкладка прошел по моей коже, теплый, щекотный и в чем-то непристойный. Репортеры заохали и заахали. Я подумала, не действует ли смех Жан-Клода в записи или в трансляции. Мысль пугала.
– Ах ты шаловливая девочка, ma petite!
– Никогда больше так меня не называйте! – яростно шепнула я.
– Прошу прощения.
Он улыбнулся, помахал рукой и повел меня сквозь толпу репортеров. Два швейцара-вампира пошли помогать нам пробиться. Оба они были крупные, мускулистые, и ни один из них не был мертв давно. У них были розовые щеки и почти живой вид, значит, уже на ком-то сегодня подкормились. Да, но и Жан-Клод тоже. Мне все труднее становилось осуждать монстров.
Дверь открылась, мы вошли внутрь. Тишина – это было чудесно. Я повернулась к Жан-Клоду:
– Как вы смели вот так выставить меня на прессу?
– Это не подвергло вас опасности, ma petite.
– А вам не пришло в голову, что, если я выберу Ричарда, а не вас, мне может не захотеться, чтобы все знали, как я встречалась с вампиром?
Он чуть улыбнулся:
– Достаточно хорош, чтобы встречаться, но недостаточно, чтобы объявить об этом публично?
– Мы ходили куда угодно – от симфоний и до балетов. Я не стыжусь вас.
– Правда? – Улыбка исчезла, сменившись чем-то другим, если не злостью, то чем-то похожим. – Отчего тогда вы сердитесь, ma petite?