Смертельный удар
Шрифт:
Тесьма на брюках болталась. Я оторвала ее и, шумно дыша, двинулась к дороге. Голова моя кружилась, черные тени плавали перед глазами, меня бил озноб. Я не могла сосредоточиться и сообразить, могли ли мои преследователи перебраться вброд на этот же берег прежде, чем я переплыву. В мокрых ботинках с клацающими зубами я двигалась с трудом, но впереди, возможно, ждала помощь!
Я дошла бы, если бы не проклятая галька. Я была слишком измученной и плохо соображала, почти ничего не видела. Споткнувшись об огромный валун, я рухнула. Тяжело хватая воздух, я попыталась встать на ноги, но внезапно осознала, что корчусь, накрытая черным плащом, брыкаясь, молотя, даже
Наконец спустя какое-то время я поняла, что очень слаба. Я не могла дышать. Пневмония! Я жду своего отца на улице под дождем — он обещал заехать за мной во время перерыва, но свободного времени не выдалось, а он и не подозревает, что я могу так долго ждать. Потом я лежу под этим покрывалом, еле дышу и наблюдаю за мамой; она говорит, что все будет очень хорошо, и я же знаю, что она никогда не лжет…
Я попыталась открыть глаза. Боль вонзила огромные пальцы в мой мозг, и я провалилась в темноту.
Когда я проснулась и попыталась перевернуться со спины, мои усталые руки наткнулись на гальку. Меня завернули во что-то тяжелое, закрыв мне рот. Если я рванусь, я задохнусь. Надо лежать абсолютно неподвижно, сколько выдержу. Сейчас не время для сопротивления.
На этот раз я вспомнила, кто я такая. Ви. Ай. Варшавски. Девочка-детектив. Фантастическая идиотка. Шерстяное одеяло было тяжелым. Я не могла его видеть, но отлично представляла: зеленый плед — серийный выпуск «Сиэрс». Меня бросили под заднее сиденье автомобиля. Это не галька давит, а приводной ремень. Если я выберусь отсюда, я соберу городской совет и заставлю их принять решение, чтобы двигатель с передним приводом был обязателен для всех чикагских преступников. Лежи теперь в машине и жди, когда их остановит налоговая инспекция, как Аль Капоне. Когда я выберусь отсюда…
Мои удачливые приятели разговаривали между собой, но я не могла разобрать их слов, ибо в ушах у меня стоял гул, а одеяло было очень плотным. Сначала я решила, что у меня гудит в голове после купания в холодной воде, но со временем мой уставший мозг различил, что это звук колес, едущих по дороге. Я уловила его всем телом сквозь пол салона. Качка и тепло моего кокона сделали свое дело — я погрузилась в сон.
Проснувшись, я головой ощутила холодный воздух. Мои руки онемели, связанные за спиной, а язык был толстым и мешал. Я подавила позыв тошноты.
— Она все еще без сознания?
Я не знала этого голоса. Холодный, циничный. Голос того, кто звонил с угрозами? Всего два дня назад? Неужели конец?! Я не могла бы различить ни времени, ни голоса.
— Она не шевелится. Хотите, чтобы я развязал и проверил? — Таким басом обычно говорят негры.
— Оставь как есть. — Снова этот ледяной голос. — Это всего лишь старый ковер, а мы его выгружаем. Никогда не знаешь, кто может увидеть тебя, даже здесь, у нас. Еще вспомнит кто-нибудь, увидев ее лицо.
Я изо всех сил старалась не выдать себя. Мне хватило одного удара в челюсть. Меня грубо вытащили из автомобиля, задев моей бедной головой, болевшими руками, больной спиной о дверцу. Я сжимала онемевшие пальцы, чтобы не закричать. Кто-то перебросил меня через плечо, словно старый свернутый в рулон ковер, причем с такой легкостью, будто сто сорок фунтов ничего не значили для него, а я не человек, а легкий и незначительный груз. Я услышала, как ломаются ветви кустарника у него под ногами, как его ступни рассекают мертвые травы. Во время моей предыдущей поездки сюда
— Ладно, Трой. Отметь место.
Трой что-то проворчал, скинул меня с плеча и бросил на хлюпающую землю.
— Хватит или подтолкнуть подальше?
— Она никуда не денется. Давай смываться!
Сгнившая осока и липкая грязь ослабили падение. Я лежала в холодной вязкой топи, которая, просачиваясь через одеяло, принесла временное облегчение моей больной голове. Но пока я лежала там, постепенно утопая, вода стала проступать сквозь грязь в мой кокон. Я почувствовала, как она подступает к ушам, и запаниковала. Я беспомощно билась в темном коконе, страшась, что утону, когда черная болотная вода попадет в мои легкие, проникнет мне в сердце и мозг. Кровь прилила к голове, и я разрыдалась, заливаясь беспомощными слезами.
Глава 24
В ЗЛОВЕЩЕЙ ТРЯСИНЕ
В какой-то момент я снова потеряла сознание. Когда я пришла в себя, я была насквозь промокшей. Вода, стояла у меня в волосах и, щекоча, лезла в уши. Мои плечи онемели, словно в них вогнали железные прутья, отделив грудную клетку. Однако забытье и холодная влажная грязь отрезвили мою голову. Думать мне не хотелось, положение, в котором я очутилась, было слишком жутким. Но с минуты на минуту я должна заставить себя соображать, пока владею здравым смыслом.
Я перекатилась на бок — одеяло отяжелело от грязи. Напрягая ничтожные силы, я умудрилась принять сидячее положение. Мои лодыжки были связаны вместе, а руки отведены за спину и скреплены в запястьях. Я не могла опираться на руки, но, опустив их ниже и пихая себя под зад, я сумела подать свое тело вперед, опираясь на пятки, сгибая и выпрямляя колени.
Я должна была догадаться, что они несли меня к болоту по той тропинке, с которой сбросили Нэнси, то есть в самом удаленном от дороги месте. После нескольких проб и ошибок, в результате которых я едва отдышалась внутри грязного кокона, мне удалось понять, что вода находится справа от меня. Я осторожно развернулась на сто восемьдесят градусов так, чтобы медленное продвижение осуществлялось в направлении к дороге. Я старалась не думать о расстоянии, не вычислять свою вероятную скорость, гнала мысли о еде, ванне и постели. Вместо этого я представляла себя на солнечном пляже. Может быть, на Гавайях. Может быть, неожиданно появится джинн и вытащит меня из моей темницы.
Ноги и руки у меня дрожали: слишком много усилий и слишком мало физических сил. Через каждые несколько толчков я вынуждена была останавливаться и отдыхать. На второй раз, когда я остановилась, я почувствовала, что опять проваливаюсь в забытье. Очнувшись, я сообразила, что уткнулась в траву. Тогда я заставила себя считать: пять толчков вперед — счет до пятнадцати, еще пять толчков — счет до пятнадцати и так далее. Ноги дрожат, голова кружится… пятнадцать. Мой пятнадцатый день рождения. Габриела умерла за два дня до этого. Последний вздох на руках у Тони, а я была в тот момент на пляже. Может быть, там и вправду есть небеса и Габриела с ее чистым голосом, звучащим в хоре ангелов, ждет меня, раскинув руки словно крылья мне навстречу, в объятиях безграничной любви… ждет, когда мое контральто сольется с ее сопрано.