Смерти нет
Шрифт:
Кадочников, как и подобает истинному самцу, был худощав, широк в кости и необычайно подвижен. Постоянно ниспадающий на глаза русый чуб Вась-Вась залихватским движением головы скидывал на лысеющий крупный череп. Карманы музыканта всегда рельефно оттопыривались мятными таблетками, карамельками, упаковками презервативов и клочками нотной бумаги. Но кроме уже упомянутых достоинств, Василий Васильевич Кадочников ещё и музыку писал. В такие периоды одержимость высоким искусством не оставляла в нём места для приземлённых чувств: он днями принципиально даже не смотрел на женщин. Как правило, сочинённые им произведения являлись миру в
– Десятки художников писали картины на тему святого семейства, но никому не приходило в голову упрекнуть их в плагиате! А интонация, а тембр звучания, а ритм? Тоже похожи?! – дирижёр являл присутствующим свой язык и неистово мотал головой. В дебаты с Василием Васильевичем никто не вступал, ибо в моменты наивысшего эмоционального напряжения служитель муз мог влепить оппоненту звучную оплеуху, а то и использовать подвернувшийся под руку предмет. Например, альт.
V
Кадочников зашёл в помещение и, поздоровавшись с нами, устало присел на табуретку.
– Тяжёлый день, Василич? – поинтересовался Калошин.
Музыкант лишь махнул рукой и угрюмо взглянул на бутылку: он на дух не переносил спиртные напитки.
– Отчебучили мои виртуозы сегодня номер.
Василий Васильевич горестно вздохнул.
– Что, польку при погребении сыграли? – шутя спросил я, ещё не подозревая, насколько был близок к истине.
– Почти, – музыкант свирепо дёрнул головой, убрав с глаз чёлку. – «Семь-сорок», паршивцы, сбацали…
– Да иди ты… еврея, что ли, отправляли в последний путь? – оживился скульптор. – Расскажи, Вася.
– Хоронили какого-то коммерсанта по фамилии Розенберг. Всё происходило вроде бы прилично, только тромбонист Эдик слегка фальшивил: видимо, был подшофе. Тем не менее отыграли чин по чину, вроде всё нормально. Сели в автобус и поехали, как водится, на поминки. Ну и… – Вась-Вась, глянув в окно, вдруг реанимировал свой гнев. – А вот он, мерзавец, и сам идёт!
– Здравствуйте, могильщики, – радостно поприветствовал присутствующих Эдик, но, увидев руководителя, несколько стушевался. – Василь Василич, ну выслушай ты меня… – вещая о своей невиновности, он кулаком постучал себя в грудь. Назвать речь тромбониста членораздельной можно было лишь с большой натяжкой.
После службы в армии Эдик устроился на фабрику игрушек разнорабочим. Подносил деревянные заготовки матрёшек к токарному станку. Невообразимый грохот и никогда не оседающая пыль цехов вскоре значительно сократили его трудовой энтузиазм, и он хотел было уйти с предприятия, но прослышал, что в доме культуры фабрики собирают духовой оркестр и решил попытать счастья. Особого таланта от претендентов не требовалось, а претендентов было немного, так что Эдика взяли. Стоит отметить, что тогда Эдуард различал лишь две ноты: до и после.
Платили музыкантам мало, однако и работы было немного: ежедневные репетиции по два-три часа, игра на демонстрациях, торжественных собраниях и субботниках. За пару недель Василий Васильевич полностью сформировал состав оркестра – девять человек.
Пятнадцатиминутный отдых виртуозы использовали весьма плодотворно: скрывшись от руководителя за углом дома, они приговорили две бутылки красного портвейна «Кавказ» и вовремя вернулись в зал заседаний, чтобы исполнить гимн Советского Союза. Взяв инструмент в руки, Эдик тут же ощутил свою эстетическую значимость и необыкновенный прилив вдохновения. Стараясь попадать в такт, он отчаянно дул во вверенную ему трубу, не обращая внимания на свирепые взгляды дирижёра и пинки соседей по оркестру. Когда же хохот в зале стал заглушать исполняемый музыкантами гимн, Эдик получил удар по голове футляром от саксофона. Это была карающая десница Василия Васильевича. С тех пор молодой музыкант стал относиться к своим обязанностям ответственнее, а вскоре самостоятельно освоил азы исполнительского мастерства. Через полгода Эдик уже знал ноты, и Кадочников доверил ему тромбон.
Существенным дополнением к зарплате музыкантов были доходы от выступлений на похоронах. Группа «Земля и люди» из-за – увы – частых выступлений быстро стала популярна в городе. Едва ли не ежедневно, а то и по нескольку раз в день творческий коллектив исполнял траурный марш Шопена.
– Ну, расскажи-ка людям, Эдичка, как вы меня опозорили, – сказал Василий Васильевич, осматриваясь по сторонам, вероятно, в поисках инструмента для наказания. Эдик благоразумно промолчал и переместился к двери.
– Василич, может, эта музыка была приятней слуху покойного, чем традиционно унылые марши? – Калошин ободряюще подмигнул провинившемуся музыканту.
– Так я это, кстати, и имел в виду, – заговорил оживившийся тромбонист, почувствовав поддержку.
– Да меня из-за вас чуть не избили! – голос Кадочникова сместился к фальцету.
– Успокойся, Василич, – ваятель отодвинул подальше от дирижёра пепельницу. – Пусть расскажет.
– А что рассказывать… – вздохнул Эдик. – После похорон автобус привез нас к дому покойного. Шефа, – он кивнул на руководителя оркестра, – пригласили на тризну, а нам принесли тарелку котлет и две бутылки водки.
– Понятное дело… Всех в дом позвать жаба задушила… – Калошин обвёл присутствующих ироничным взглядом, но его антисемитское настроение никто не поддержал. Все ждали продолжения рассказа.
– Ну, выпили мы, закусили, – тромбонист опасливо взглянул на Кадочникова. – Снова выпили… Потом стало скучно, и мы заиграли. Хотели потихоньку…
– Разве ж на таких больших дудках тихо сыграешь? – обнаружил себя Белошапка.
– А почему именно «Семь-сорок»? – спросил Вась-Вась, когда умолк хохот.