Смертник
Шрифт:
Парень не обманул. В соседней камере, закрытой на металлический штырь в щеколде – действительно обнаружился Макс. Он слепо щурился, разглядывая проводника.
– Тихо, – шепнул Грек, предупреждая вопрос.
Разрезав веревки, стягивающие руки, он вздернул парня за шкирку и поставил на ноги.
– Все, что могу, – он втиснул нож в посиневшие руки. – За мной. И ни звука.
– Очкарик, – не удержался Макс.
– Убью, – коротко отрезал Грек.
В коридоре, по обеим сторонам которого тянулись открытые и закрытые двери, по-прежнему стояла тишина. И в комнате, где
Грек сбежал по лестнице и с ходу вломился в кусты. Вырвавшись наружу, он застыл у стены, чувствуя лопатками холод бетона. Из провала, путаясь в зарослях, вывалился Макс.
Темнота ночи отступала. Она перестала быть непроглядной. Короткое предрассветное затишье нарушали резкие всхлипы болотных жаб.
Счастье могло закончиться в любой момент. Им повезло: дыра, которой они воспользовались, находилась в стороне от входа в ангар. В лучшем случае, фора, предоставленная патриотовцами, могла растянуться от пятнадцати минут до получаса. А в худшем, все решится сейчас.
Наметив близкую цель – словно ножом срезанные на уровне первого этажа развалины дома, за которыми можно было укрыться, Грек рванул туда. Только там, вжимая спину в осколки кирпичей, торчащих из стены, он впервые осознал, что у них может получиться. На территории постоянно меняющейся Зоны отрыв минут в пятнадцать дает реальный шанс, а полчаса решают многое, если не все. Никто не спорит – среди патриотовцев имеются хорошие следопыты, но Зона изменчива. Никому не дано знать, на чьей она стороне. Сегодняшним утром у Грека имелись основания полагать, что Зона к нему благоволила.
До бара "Сталкер" рукой подать – но, скорее всего, туда и подался Очкарик. Кстати, что там патриотовец говорил о какой-то бабе? С ума они там все посходили. Но каков пацан! Сбежал! Нет, не ошибся в нем Грек, полагая, что из мальца выйдет толк. Ладно, даст Зона – увидятся, тогда и узнает всю правду о побеге.
Чтобы не оказаться в опасной близости от тех, кто пошел по следу Очкарика, проводник взял восточнее бара. Он рассчитывал выйти с Зоны в районе Темной долины. Выход там хуже не придумаешь, по мелководью весьма коварной реки. Грек пользовался этим выходом всего один раз, но воспоминаний хватило на всю жизнь.
По уши в грязи, едва не угодивший в болотную штучку, он тогда вышел на берег, сам похожий на кровососа. С той лишь разницей, что у кровососа щупальца на голове, а он с головы до ног оказался увешан огромными, лилово-черными пиявками. Твари легко прокусили костюм и добрались до тела. Они не оставили без внимания никакой – даже самый драгоценный участок тела – мужское достоинство. Отчего-то именно этот факт вызвал не приступ жалости к себе любимому, а наоборот – взрыв ярости. Вполне возможно, именно это и спасло ему жизнь.
Срывать пиявок с тела бесполезно. В таком случае Грек рисковал вообще остаться без кожи и умереть от потери крови. Ему пришлось поочередно прижигать хвост каждой пиявки зажигалкой. Тогда они раздирали шипастые пасти и дохли. Когда Грек избавился от последней, изгибаясь самым немыслимым образом, чтобы снять их с задницы – благо добраться до спины, прикрытой рюкзаком они не смогли,
Кстати сказать, с тех пор Грек в голом виде представлял собой весьма любопытное зрелище. Красные кружки, наподобие тех, что остаются от банок, поставленных при простуде, только меньше раза в два, шли по всему телу. Не исключая и детородного органа. Вид обнаженного, в диковинной раскраске тела, неизменно вводил супругу в состояние ступора. С тех пор исполнять супружеские обязанности Греку приходилось строго в темноте.
Когда очередному свиданию с пиявками имелась альтернатива валяться в Зоне с прострелянной башкой, Грек выбрал первое. От патриотовцев не уйти. За кордоном страсти поутихнут. Скорее всего, на них с Максом будет объявлена охота. Но все это после, после.
Грек торопился, беспрестанно наращивал темп, памятуя о том, что каждая минута может стоить жизни. Банально, но факт. Ты мало чего выбираешь, Зона задает темп – касается ли это выброса, или чего другого. Она решает, лежать ли тебе в пыли, пережидая мигрирующую жарку, или бежать без оглядки, харкая кровью от усталости.
Макс мужественно сносил тяготы пути. Ему, в отличие от Грека, которого пальцем не тронули, от патриотовцев досталось. Левый глаз заплыл, на губах чернели запекшиеся ссадины. Кроме того, он постоянно прижимал руку к правому боку, и в этот момент на лице его появлялось страдальческое выражение. Парень быстро выбился из сил, но упрямо шел вперед, выдерживая набранный темп.
Редкий лес, долгое время взбиравшийся в гору, оборвался каменистым спуском. В черной влажной почве, обильно политой недавним дождем, выпячивали мокрые бока огромные вывороченные из земли камни. У подножия горы в живописном беспорядке валялись бревна, густо поросшие серебристым мхом. Всюду, насколько хватало глаз, торчали пни, сломанными шлагбаумами клонились к земле поваленные деревья. Бывшая лесная делянка тонула в серо-зеленом ковре, добравшимся и до верхушек уцелевших деревьев. Голые ветви облепили слои лишайника, своеобразного симбиоза мха и водорослей.
Максу тяжело дался спуск. Сам Грек несколько раз оскальзывался на покрытых влагой камнях, с трудом удерживаясь от стремительного падения с кручи. Парню приходилось хуже – он уж не отрывал руки от правого бока. На белом лице выступили капли пота. Он дышал с открытым ртом.
Грек перестал делать вид, что ничего не замечает. Он поймал оступившегося Макса за плечо. Так, поддерживая парня, Грек спустился к подножью горы.
Они миновали делянку и взбирались на холм, поросший густым кустарником вперемешку с тонкоствольными деревьями. Грек отгонял от себя мысли о благополучном исходе – отвлекался на Макса, отмечая, как с каждым шагом тому становится хуже и недалека минута, когда он попросту растянется на земле – и что делать тогда, не тащить же его на себе? Словом, делал все для того, чтобы опасная мысль не возникала в сознании.