Смертник
Шрифт:
Не все собаки вняли голосу предков. Несколько тварей осторожно двинулись по следу.
Красавчику приходилось торопиться, выдергивая берцы из влажной, с неохотой отпускающей добычу, грязи. Он шел на треск автоматных очередей, в принципе, представляя себе, с чем ему предстоит столкнуться.
И не ошибся.
Зомби, окружившие Глухаря между могилами, не относились к числу тех, кто мирно покоился в могилах. В глазах потемнело от черных комбинезонов, сжимавших в руках автоматы. И после смерти приверженцы чистоты расы оставались верны долгу.
Помощь подоспела вовремя. Подойдя сзади, Красавчик выстрелами в голову снял двух мертвецов. Пока наседавшие зомби пытались затянуть провал, Красавчик крикнул Глухарю:
– Давай! – И быстро вскинул автомат, прикрывая отход сталкера.
Откуда вывалился очередной зомби, Красавчик не уследил. Не поднимаясь с колен, оживший мертвец выстрелил из-за ограды.
Пуля угодила Глухарю в голову. Тот по инерции сделал несколько шагов. Красавчик рванул к пригорку, записав Глухаря в мертвецы.
Как выяснилось – рано записал. Глухарь пер и пер, не отставая ни на шаг. Хотя вблизи выходное отверстие от пули выглядело пугающе. Месиво из осколков черепа, вывернутых наружу мозгов и сгустков крови. Красавчик старался не смотреть, но взгляд нет-нет, да и цеплялся за страшную рану.
Красавчику не раз доводилось наблюдать за странным поведением людей в состоянии шока. Он видел, как человек со сломанной рукой и торчавшей костью, палил из автомата. Он был свидетелем того, как продолжал двигаться сталкер, которого задел кровосос, вспоров когтями шею – хлестала кровь, разошлась в смертельном оскале рана – человек шел, еще некоторое время оставаясь на ногах.
Всякому состоянию, будь то состояние аффекта в том числе, положен предел. И предел тот ограничен человеческими возможностями. То, как вел себя Глухарь, человеческие возможности превышало.
– Давно? – спросил Красавчик вскоре после того, как они нашли приют в уцелевшем срубе часовни.
Глухарь ответил не сразу. Сначала омыл водой рану, уже затянутую розоватой пленкой, стянувшей обломки черепа. Потом завесил густыми волосами и стянул их в хвост на затылке.
– Не поверишь, – отхлебнув из фляги, Глухарь пристально посмотрел Красавчику в глаза. – В первую самостоятельную ходку выбросом накрыло. Два года с тех пор прошло.
– Давно, – Красавчик первым отвел глаза. – В голову первое… ранение?
– Куда там, – махнул рукой бородатый сталкер. – Доставалось уже. Такое впечатление, что всем моя голова понадобилась. Хорошо хоть, не в лицо.
– А как же…
Начал Красавчик и не договорил. Он хотел спросить, как же Глухарь в таком случае, с развороченными внутри мозгами ухитряется видеть, слышать, говорить.
Глухарь понял его без слов.
– Мне, получается, – усмехнулся он, – голова вообще ни к чему. Я и вижу теперь по-другому. И слышу. Я не смогу тебе толком объяснить, но чувствую и то,
Глухарь вымученно улыбнулся.
С тех пор прошло три года и порой у Красавчика складывалось обманчивое впечатление, что их связывает нечто помимо тайны. Такое находило обычно поздним вечером, ближе к рассвету, когда у мусорного ведра копились пустые бутылки. Утром это проходило.
Они никогда не возвращались к опасной теме. И еще неизвестно – кто кому должен быть за это благодарен. Потому что всякий раз, вспоминая о мутациях сидящего напротив приятеля, Красавчик думал об одном: будь на месте Глухаря он – ни за что бы не оставил свидетеля в живых. Однако Глухарю знать о тайных мыслях приятеля было необязательно.
Одиночки в друзьях не нуждаются. Насколько Красавчик успел понять, настоящих друзей у Глухаря тоже не имелось. По вполне понятным причинам…
Ветер усиливался. Дождь забарабанил по крыше сарая. Вода копилась в трещинах под потолком и текла по стенам, оставляя влажные блестящие полосы. С углов потянуло сыростью.
Порыв ветра подхватил мусор, лежащий на ступеньках, подбросил вверх и закружил наподобие воронки.
Вот кому выброс не страшен, вяло подумал Красавчик. Ему-то самому, точно его пережить. И к лучшему. Менее всего хотелось доставлять Глухарю удовольствие видом своих предсмертных мучений, растянутых на долгие дни.
Человек… мать твою, какой он человек? Ничего человеческого в нем не осталось. Другой бы на его месте попросту пристрелил, раз и навсегда поставив точку в затянувшемся споре. А этот целую теорию развел, а на деле оказался садистом почище патриотовцев.
По-прежнему выла собака.
– Это вы – пасынки Зоны, – Глухарь все говорил, говорил. – А мы, мутанты – ее сыновья. Ее истинные творения. Она переделывает нас под себя. Вот выброс собирается – чуешь? Мне он не страшен. У меня иммунитет, Красавчик. Вот так-то. Все под Зоной ходим. Одним она жизнь вторую дарует – как мне, например. А другим смерть – как тебе. Да, я считаю, что таким как ты не место в Зоне. Скоро здесь и патриотовцев не останется – одни мутанты, а остальным будет вход воспрещен. Но, заметь, не я тебя в мышеловку посадил. На все ее воля. И не мне вмешиваться. Я просто свидетель ее деяний. Захотела она из тебя перед смертью все соки вытянуть – заслужил, значит, было за что. Я сторонний наблюдатель. Считай, проследить за исполнением приговора пришел…
Красавчик думал о том, как это будет, когда он почувствует дыхание смерти. Не потому, что ему было страшно. Он растерял страх на просторах Зоны, умирая за ходку десятки раз. Его интересовало другое – сумеет ли он, предчувствуя смерть, незаметно для Глухаря сорвать чеку с гранаты и накрыть собственным телом и ее, и драгоценный шар?
Не видать гавенному мутанту "шар Хеопса", пусть кому-нибудь другому достанется… раз делать нечего. Так что напрасно тот разглагольствовал о вечной жизни – самому немного осталось.