Смертники
Шрифт:
– Ох-х-хо-хо… Ладно, радуйся, что ты хоть не на «чехов» вот так вот напоролся! – Гуревич замолчал, обводя взглядом застывшую в ожидании его команды головную тройку. – И что теперь с ними будем делать? Ну что молчишь? – Взгляд группника уперся в неподвижно стоявшего Ляпина. – У нас проблема. А раз мы засветились по твоей милости, то тебе ситуацию и разруливать.
Капитан видел, как побледнел Ляпин, как скис и едва нашел в себе силы проглотить застрявший в горле комок стоявший на коленях дед. К чему должны быть готовы спецы ради сохранения тайны пребывания на вражеской территории, похоже, хорошо знали не только стоявшие рядом разведчики, но и этот убеленный сединами старик.
– Вы что тут делали? Отвечай! – нарочито грубо потребовал Гуревич, и дед трясущимися руками раскрыл стоящий подле
– Они же еще не дозрели! – ляпнул кто-то из стоящих за спиной капитана спецназовцев.
– Работы нет, денег нет… – заканючил дед. – Голодно! – Он замолчал и, глядя на него, можно было действительно подумать, что так оно и есть. Дед, похоже, чувствуя наступление чего-то нехорошего, начал мелко дрожать.
– Завязать глаза обоим и в середину строя!
Отдав команду, Гуревич некоторое время наблюдал за засуетившимися бойцами, поспешно достававшими из рюкзаков медицинские косынки. Затем повернулся и пошел занимать свое место в боевом порядке. Минуты три спустя Ляпин привел и поставил в середину строя задержанных чеченцев. Дед слегка приободрился, поняв, что казнь – точнее, устранение нежелательных свидетелей – на какое-то время откладывается.
Но командир группы не мог знать, что старый чечен по имени Асламбек почувствовал себя несколько увереннее не только оттого, что его глаза завязали повязкой, но и оттого, что спецназовская группа готовилась продолжить движение, а это значило, что никто не пойдет туда, где он со своим помощником пытался укрыться от заставших его врасплох спецназовцев. Он, человек самого Шамиля, призванный вести наблюдение за подступами к хребту, проморгал появление русских. Проморгал, и лишь в последний момент успел сбросить в небольшую земляную трещину полученную от Хаттаба радиостанцию «Кенвуд». Бросить и привалить ее опавшей листвой. Но вот если бы кто заглянул туда и откинул эту листву… Однако, судя по поведению русских, все обошлось, и теперь оставалось лишь молить Аллаха, чтобы спецы и в самом деле не кончили их ради того, чтобы не выдать себя.
Асламбек Хазаров был мудрым и твердым, как камень. Вот он бы не сомневался… В девяносто пятом он «освободил» себе дом и две квартиры – детям и внукам, а трупы живших там русских просто вытащил и бросил во дворе – война все спишет. Асламбек усмехнулся. «Федералы» были такие жестокие», – едва сдерживая слезы, показывал он газетчикам окоченевшие трупы. И ведь никто из казненных (Асламбек говорил сам себе, что он совершил не убийство, а провел казнь, покарав несчастных «за злодеяния предков») даже не попытался броситься на него и убить, все получилось легко, может, даже слишком легко.
Вот только крови каждый раз было излишне много. Ремонт обошелся дорого. Воспоминания о ремонте заставляли огорченно покачивать головой и думать о том, что вскоре предстоит новый ремонт – внук Ваха собирался привести жену, и ему нужна была новая квартира.
Вот только где ее взять, если русские давно либо убиты, либо бежали, бросив имущество, и все их жилье уже давно кому-то принадлежит? Вот и приходилось Асламбеку лазить по хребтам, зарабатывая доллары, вместо того чтобы наслаждаться тишиной и покоем родного очага. Мысли о предстоящих тратах заставляли хмуриться и в который раз приниматься пересчитывать накопленное…
А шедший в середине колонны Гуревич смотрел в спину размашисто шагающего (и это несмотря на завязанные глаза) старика, и ему совершенно не верилось, что этот дед и этот мальчишка пришли сюда собирать «грибы-ягоды». Да, возможно, что это было и так; возможно, двигаясь по знакомым хребтам и известным тропинкам, не так долго было дойти до этого изобилующего орехами места. Но все же рисковать столь многим ради столь малого… Ореховые деревья росли и близ самого селения, Игорь знал это точно. Может, и не так много было плодов, не такие они были крупные, но разве стоили ЭТИ такого риска, спрашивал Игорь и сам себе отвечал: нет, не стоили. Так зачем же находился там этот дед и его… внук? Внук? Вряд ли, скорее уж какой-нибудь сирота или дальний родственник. Следовало бы хорошенько обыскать место, где были задержаны эти «собиратели орехов»… Впрочем, эта мысль
Между тем группа двигалась все дальше и дальше, приближаясь все ближе и ближе к поставленной ей цели. Относительно ровный участок закончился, и вот теперь идущие с завязанными глазами пленники стали существенно тормозить продвижение спецназовцев.
Пожалуй, Крушинину достался самый удобный и легкий маршрут движения. Практически без остановок его группа миновала ровную, поросшую толстыми деревьями ложбину, выбралась на взгорок с растущими на нем старыми, разлапистыми яблонями. Решив сделать маленькую остановку, старший лейтенант позволил бойцам набрать некоторое количество раскатившихся по всему подножию яблок. Кстати, яблоки оказались не только крупными, но и на удивление вкусными, крахмально-рассыпчатыми. Здесь же, подле яблонь, группа провела сеанс связи. Когда же выяснилось, что они намного опережают график продвижения вперед двух других групп, Крушинин приказал идти медленнее, и уже на следующем бугре (эту пологую и невысокую неровность местности язык не поворачивался назвать хребтом) даже разрешил получасовой привал. И все же по заданным координатам группа старшего лейтенанта Крушинина выходила первой.
Группа же Ефимова, в единодушном порыве мысленно матюгаясь, переползала с одного крутого, обрывистого отрога на другой, с быстротой раненой черепахи приближаясь к обозначенной высшим руководством цели.
– Серега, надо сделать привал! – после очередного подъема предложил Фадеев, нагнавший старшего прапорщика, шедшего почти в голове группы.
– Сделаем! – спокойно согласился с ротным Ефимов и, смахнув ладонью текущий со лба пот, пошел дальше. – Сейчас вот эти отрожки закончатся… там местность чуть поровнее пойдет. Так вот, как только к ручью вылезем, так сразу привал и устроим.
Фадеев посмотрел вопросительно.
– Если сейчас остановимся, то потом так и так останавливаться придется, пока будем доползать оставшиеся квадраты – все снова выдохнутся, – пояснил свою мысль Ефимов, и Фадеев, соглашаясь с доводами старшего прапорщика, кивнул:
– Добро…
Братья Келоевы
«Главное, с первых секунд боя вывести из строя радиостанции… вывести из строя радиостанции… радиостанции…» – как заклинание, беспрестанно повторял про себя уже начавший испытывать предбоевое волнение Ибрагим. Несмотря на всю защищенность базы от огня артиллерии, он все же побаивался – а вдруг возьмет и залетит сюда какой-нибудь шальной снаряд? Не должен, но вдруг? К тому же еще оставалась вражеская авиация. Но старший Келоев рассчитывал управиться и уйти отсюда задолго до ее возможного появления. Так что авиация его волновала значительно меньше.
«Если все пойдет удачно, – продолжая размышлять, Ибрагим прислонился плечом к темному стволу небольшого, не более десяти сантиметров в диаметре, бука, – пять, десять минут, и все будет кончено. Почти пятьдесят моджахедов (тех двух десятков боевиков, присланных Шамилем Басаевым, что на всякий случай оставались прикрывать тылы, Ибрагим не считал) на полтора десятка русских, пусть даже спецов – это более чем достаточно. Главное – заманить противника как можно дальше в глубь расставленной ловушки, а уже сделать так, чтобы ни один русский из нее не вырвался, будет легко. Все распределено, все тщательно отработано – кто, куда, как… прижать окружить, добить… И ни одного шанса на отход. А на крайний случай – десять самых лучших человек резерва под командой Усы Умарова на той стороне ручья. Десять моджахедов, способных в одиночку…» Ибрагим вдруг понял, что сам себя уговаривает, пытаясь убедить в том, что все пройдет благополучно. Значит, получается, в его душе все еще оставался червь сомнения? Да разве можно сомневаться в своих силах? И это при такой мощи? Неуверенность в себе – это порок, недостойный моджахеда. Она позволяет отступиться. Неуверенность в своих силах приводит к дрожи в руках. Ибрагим почувствовал холодок, пробежавший по его спине, вздрогнул, убоявшись своей собственной слабости больше, чем страха перед грядущей смертью.