Смертники

Олигер Николай Фридрихович

Потом читала о роскошной барской квартире, о совсем новом английском выезде, о малодержанном автомобиле и воображала себя богатой, усыпанной бриллиантами. Он, — тот, кого она полюбит, — устраивает для нее вечера и обеды, на которых бывает вся знать и все богачи. Для нее знаменитые певцы поют свои арии, поэты декламируют посвященные ей стихотворения.

Бросив газету, она долго смотрелась в зеркало, прохаживалась медленно и величественно, отбрасывая движением ноги воображаемый шлейф. Но розовая комнатка была так тесна, так не подходила

ко всем этим горделивым мечтам, так бедно и уныло заглядывали в окна грязные тюремные стены. И покорно блекли надежды на то, чего еще никогда не было и, пожалуй, никогда не будет.

Хотя... Ведь жизнь такая длинная-длинная. Прожит только совсем маленький кусочек, едва еще распахнулась только дверь к свободе.

После того, как Леночка побывала у тетушки, уже не так тянуло и к мечтам. Там, у тетушки, не было, правда, ничего особенного: просто жизнь, как жизнь. Но даже эта жизнь была достаточно привлекательна и без прикрас вымысла.

Как-то утром Леночка взяла газету, больше уже по привычке, чем из желания узнать что-нибудь новое. Ничего занимательного не обещали объявления, — кроме концерта, который дадут на этой неделе проезжие гастролеры. И хроника как будто в точности повторяла то самое, что уже было совсем недавно. Только в самом конце, между двумя полицейскими заметками, было несколько строк, по которым глаза Леночки скользнули сначала так же безучастно, но затем остановились с острым недоумением.

В заметке было коротко сказано, что такого-то числа на внутреннем дворе тюрьмы приведен в исполнение смертный приговор над четырьмя заключенными. Перечислены их фамилии.

Леночка наморщила лоб, как будто решала сложную математическую задачу. Потом осторожно, словно боялась запачкать пальцы, отодвинула газету, подняла взгляд к развесистой пальме, к прозрачной узорной занавеске, сквозь которую весело пробивались солнечные лучи. Спрашивала у них объяснения, — но им не было никакого дела до того, что напечатано сбитыми буквами в неряшливом листке.

Может быть, это не здесь, не теперь? Ведь невозможно же, чтобы папа... Ведь он говорил ясно, что этого теперь уже не бывает. Здесь, близко, всего за несколько шагов от этой комнаты, где она живет, спит, мечтает?

Каждый день она видит их сквозь решетки, — таких бледных и смирных, скорее жалких, чем страшных. И вот, четверых из них взяли, увели на внутренний двор и повесили, — и папа был при этом, не помешал, не запретил, а, может быть, еще и помогал даже. Конечно, — помогал, потому что он — начальник. Он отдает приказания, а другие должны исполнять их.

Как раз в то время, когда она ночевала у тетушки. Может быть, даже нарочно отправил в гости, чтобы не мешала?

Леночка выбежала из своей комнаты, проскользнула в столовую, прижалась лицом к стеклу того окна, из которого хорошо был виден весь тюремный корпус. Думала, что он должен выглядеть совсем иначе после того, ужасного, что совершилось за его стенами. И

сейчас его стены, действительно, показались ей особенно мрачными, и зловеще, как засохшая кровь, выделялись на них старые пятна сырости и плесени.

С мольбой сжала она руки так сильно, что хрустнули суставы. Если бы только этого совсем не было! Может быть, ложь, ошибка. Вон там, у окна, сидит арестант, спокойно смотрит, как гуляют по двору голуби, и бросает им сквозь решетку хлебные крошки. Точно так же он сидел и вчера, и много дней назад, когда наверняка еще ничего не было. И все так же дремлет надзиратель. Если бы то, о чем пишут в газете, не было ложью, они должны были бы вести себя как-нибудь иначе. Особенно тот, — за решеткой.

Возвратилась к себе в комнату и, хотя страшно было браться еще раз за противный листок, опять прочла заметку, внимательно, подолгу останавливаясь на каждом слове. Она была написана очень просто и поэтому слишком походила на правду. Тут же рядом рассказывается, что в бакалейном магазине раскрыта кража, а в трактире задержан вор-рецидивист, бежавший год тому назад из-под ареста. Наверное, все это писал один и тот же человек, и все это — правда. Так просто не лгут. И кому нужно лгать о задержанном воре и о бакалейной лавке?

Леночка негромко ахнула и опустилась на стул, потому что подкосились ноги: вспомнила о батюшке. То, что он говорил за чаем, было тогда только грубо и неприятно. А теперь объяснились все его темные странные намеки. Ведь когда казнят, то всегда присутствует священник, чтобы исповедовать, и он же дает целовать крест перед самой виселицей.

Значит, правда. И папа на самом деле совсем не тот, каким бывает за обедом или у себя в комнате: добрый, толстенький старичок с ласковыми глазами и мягкими бритыми щеками. Он вешает.

Леночка опять захрустела пальцами, не замечая, как катятся по лицу крупные слезы и падают прямо на новую блузку, оставляя на ней круглые сырые пятнышки. Поблекли и испуганно замерли на стене солнечные зайчики.

Начальник возвращался домой из конторы, голодный и утомленный. На лестнице подумал о том, что его ждет вкусный и сытный обед, веселая девушка, мягкий халат. Сразу повеселел. Нажал кнопку звонка и прислушивался, когда застучат в прихожей бойкие каблучки. Но в прихожей было тихо, и долго не открываясь обитая скользкой клеенкой дверь. Потом зашлепали тяжелые шаги прислуги.

— А Леночка? Барышня разве ушла куда-нибудь?

— Барышня дома. У себя сидят.

Он нарочно громко кашлял, шаркал ногами в столовой, передвигал стулья. Не отзывается. Должно быть, опять пишет письма или зачиталась чем-нибудь. Подойти потихоньку и напугать.

На цыпочках прокрался к розовой комнате, балансируя вытянутыми руками, с трудом поддерживая равновесие. Дверь приперта неплотно. Начальник сделал щелку еще шире и заглянул. Леночка лежит на кровати лицом к стене, зарылась головой в подушки.