Смертный бой. Триколор против свастики
Шрифт:
— Начмед бригады майор Турсынбаев. Товарищи офицеры, нам немедленно нужны ваши автобусы и машина. Раненых срочно нужно доставить в госпиталь, дорога каждая минута. Эти сволочи их даже не поили, к реке, гады, не выпускали!
Губы майора дрожат. Старый и Байжанов дают команду — и два взвода киргизской роты и отделение студентов бросаются вслед за доктором. Да, сейчас они нужнее медикам. С нами остается человек двадцать студентов и киргизский взвод во главе с ротным. Интересно, кто здесь вообще сейчас рулит?
Тем, кто рулит, оказался Романенко.
Ситуация выглядела следующим образом: особисты 11-й механизированной успели допросить часть охранников импровизированного концлагеря и выяснить, что «отличилась» 907-я рота фельджандармерии из жандармского батальона ГА «Центр». Всего в роте, полностью сосредоточившей свои усилия на «работе» с населением Кобрина и попавшими в плен белорусскими солдатами, на момент начала войны было сто семьдесят шесть человек — семь офицеров, сто четырнадцать унтеров и пятьдесят пять рядовых. В плен к нам попало около шести десятков фрицев, в том числе командир роты. Остальные — либо погибли, либо разбежались. Разбежавшихся сейчас ловят в парке и по всей ранее оккупированной части города.
— Кто отловом-то занимается? — поинтересовался я у Димы, когда мы с ним и Андреем отошли в сторонку — покурить.
— Чеченцы из 17-й в основном, сами вызвались.
— Во, блин. А как они жандармов от нежандармов-то отличат? По бляхам? — поинтересовался Андрей.
— Какие, мать их так, бляхи! Они их побросали все. Бляхи-то побросали, а шевроны отодрать — не додумались. Вон, Сережа, гений мой компьютерный, в инете нашел, что у жандармов на левом рукаве, над локтем, шеврон с орлом и свастикой. Так что не уйдут, уроды.
— Да ну? Их живыми-то доведут?
— Обещали. Ну, по крайней мере, часть. Слушайте, моих вообще посылать нельзя было — точно никого бы не довели. Злость у людей появилась — не передать, одно дело — в книгах читать, а своими глазами… У меня десятка три человек из батальона — местные. Несколько — своих здесь нашли, живыми. А несколько… Отпустил я их, сами понимаете… Трое суток — каждому. Похороны устраивать людям надо… В общем, нельзя было моих посылать, больше шансов, что чеченцы живыми доведут.
— Понятно дело, что тут скажешь. Сейчас медицина с ранеными закончит — и мы приступим. Слушай, Дим, просьба есть. Экспертов у нас с собой, сам понимаешь, нет, медиков — тоже. Можешь организовать кого-нибудь из местных или чтоб еще откуда прислали?
— Ребята, дорогие мои, да где я вам их найду? Мне тут закончить и туда, — махнул он рукой в сторону запада, — двигать надо. Добивать этих подонков здесь, чтоб из логова не выковыривать. Нет, давайте уж сами.
— Слушай, ну хоть медика какого оставь! Где мы сейчас других здесь найдем?
— Ладно, одного дам, кого — начмед скажет, а больше ничем не могу. Я своих с оцепления и с зачистки сейчас
— Где жандармы-то сейчас?
— Далеко уводить не стали — на первый этаж в трибуну загнали, там спортзал есть, раком вдоль стен расставили — так и стоят.
— Лады! Ну, бывай, Дима, успехов!
— И вам счастливо, мужики, — как раз в этот момент из «КШМ» вылетел боец с криком «товарищ полковник, командующий на связи!».
Романенко бросил окурок на землю, не забыв растереть его каблуком, и, крикнув на ходу «До встречи после победы», скрылся в чреве «КШМ», а мы отправились на поиски начмеда.
Начмед дал нам доктора. Ну как — доктора? Пиджака, только из Минского меда. На тебе боже, что нам негоже. Его тоже понять можно — не отдавать же реального спеца заезжим варягам для их формалистики, ну а нам сойдет — лишь бы в протокол записать специалиста. Озадачив Старого поиском экспертов через белорусский Комитет, организовав из студентов группу по приемке свежепоступающих жандармов — парочку, на наше удивление, уже привела группа джигитов, и организовав из киргизских солдат кольцо оцепления вокруг стадиона, мы, дожидаясь, пока врачи закончат с ранеными, отправились, взяв нашего лингвиста, посмотреть на немцев. Пока — только посмотреть.
Немцы — человек около пятидесяти — стояли, уперевшись в стены руками и широко расставив ноги, вдоль трех из четырех стен спортзала. На полу лежало еще около десятка, их как раз осматривал уже знакомый нам казахский майор медслужбы, бубня себе под нос что-то явно нецензурное. По-моему, он скорее с удовольствием бы их пристрелил, но — клятва Гиппократа, куда денешься. Закончив осмотр, он подошел к нам:
— Пятеро — тяжелые, я их забираю. Остальные — симулянты, сейчас их перевяжут, и они в вашем распоряжении.
— Много раненых было?
— Около трехсот человек. В основном — с пулевыми, говорят, что когда наши на штурм пошли утром, охрана без предупреждения огонь с вышек открыла, прямо по спящим. Еще человек двести — больные, люди по пять суток без воды были. Мы сейчас всех эвакуировали, кого — в райбольницу, кого — в поликлиники, кого — в госпитали. Черт, во время боя столько народу не теряем. Сам бы сейчас этих подонков, — кивнул он в сторону стоящих в прибалтийской позе «раковичуса» жандармов, — кончил, и рука бы не дрогнула.
— Не переживайте, доктор, они свое получат. Погибших сколько?
— Точных данных по погибшим пока нет, на поле — около полутора сотен, но до сегодняшнего дня, говорят, людей забирали — и не возвращали, десятками уводили. Сюда заведут с поля — и все, больше их никто не видел. Что, как, куда — никто не знает.
— Разберемся.
— Все, ребята, я пошел. — Доктор дождался, пока заберут тяжелораненых жандармов и двинул дальше, по своим медицинским делам. Навстречу ему, с вытаращенными глазами, залетел Старый.