Смертоносная чаша [Все дурное ночи]
Шрифт:
Я задал этот вопрос просто так. Ничего конкретного не имея в виду. Но неожиданно он возымел эффект. Варфоломеев вздрогнул. И его лицо, несмотря на природную бледность, побелело еще больше, а черные глазки забегали, не желая встречаться с моими не менее черными глазами. Я тут же сориентировался и, изменив тон, спросил почти официально:
– От кого вы прятались, Варфоломеев? Я знаю, что здесь кто-то был. Отвечайте сейчас же, кто?
Он тяжело вздохнул.
– Вы знаете… Вы, значит, ее видели?
– Кого
– Анну…
Наступило гробовое молчание, и я пожалел, что этих слов он не произнес при полном мраке: сейчас они не выглядели столь впечатляюще – скорее, насмешкой.
– Анну, – протянул я, глядя ему прямо в глаза. Но на сей раз швейцар не отвел взгляда. Напротив, он был серьезен и почти строг. – Значит, Анну. Вообще-то в последний раз я ее видел мертвой.
– Я знаю, что она погибла, – невозмутимо ответил Варфоломеев. – Но совсем недавно… Она была здесь, и я ее видел собственными глазами.
Нет, он, определенно, надо мной не смеялся! Пожалуй, при этом он верил в свои слова. Или играл? Если это так, значит, в «КОСА» даже самый последний швейцар оказывается первым артистом.
– И что же вы видели? Ее призрак?
– Если она мертва – выходит, что так. Призрак.
– Вы смеетесь! Вы соображаете, что говорите! Какой, черт побери, призрак! Может, скоро вообще окажется, что во всем виноват призрак?! Прекрасное завершение дела! И судить некого!
– Я этого не говорил. Но это может быть и так.
– Ловко придумано – все спихнуть на призрак. И что же он тут делал, этот призрак? Желал с вами поболтать?
Варфоломеев обиделся. По его лицу пробежала тень.
– Призраки, к вашему сведению, не разговаривают. Но… Я не могу точно сказать, что ему здесь понадобилось. Может быть, душа убитой не успокоилась, и здесь она ищет виновника убийства?
– Или не успокоится, пока еще кого-нибудь не прибьет! Так? Вас, к примеру. – Последние слова я произнес с нескрываемым удовольствием.
Швейцар быстренько перекрестился – ему не понравился мой юмор, он никак не хотел умирать.
– Как вы смеете, Задоров! Вы мне не верите! Да, не верите. А я верю в призраки! Верю! Когда умерла моя мать, ее тень долгое время блуждала под нашими окнами и успокоилась только тогда, когда я на могилу принес белое кружево, которого она не довязала…
– Я глубоко уважаю вашу покойную матушку, но у меня мало времени слушать сказки про ее тень. Или вы это же хотите рассказать в суде? Про призраки, про покойников, про прочий бред! Знаете, как вам поверят?!
Глазки швейцара испуганно заморгали.
– В суде? О чем вы? Я же ни в чем не виноват! Поймите – ни в чем! Я здесь был последним человеком! Мне ничего не доверяли! В мои функции входило лишь встречать у входа и провожать до выхода наших уважаемых посетителей. И с этой работой я справлялся достаточно хорошо.
– Я вам верю. Но разве вы
Варфоломеев поежился, словно от холода у него зуб на зуб не попадал, и первых слов он вообще не мог произнести.
Я бросил на него недовольный взгляд. Мне не было его жаль. Мне нужна была правда.
– Про призраков вы потом расскажете соседке по лестничной клетке. А мне скажите главное. Мы обладаем достоверными данными, что в «КОСА» каждый так называемый самоубийца перед смертью писал завещание, – сказал я уверенным тоном, не терпящим возражения. Но он и не собирался мне возражать. Он был так напуган, что безропотно доверял моим словам. И на сей раз я ему тоже поверил: в тюрьму он искренне не хотел.
– З-за-за-заве…
– Завещание, – помог я ему произнести нужное слово.
Но Варфоломеев в ответ отрицательно замотал головой. Так сильно, что мне показалось, она сейчас же свалится с плеч.
– Н-не-нет. Я ничего не знал. Абсолютно ничего. М-ме-меня в эти дела не посвящали.
– Хорошо, допустим, я вам верю. Что-то я сегодня слишком доверчивый. Но я вам постараюсь облегчить задачу. Не замечали ли вы одной закономерности? Ну, к примеру, что перед смертью каждый потенциальный умерший вел с кем-нибудь беседу тет-а-тет?
Этот вопрос подсказала моя интуиция. В «КОСА» действовали наверняка и крайне осторожно, но, возможно, швейцар, обладающий профессиональной наблюдательностью, мог заметить кое-что необычное. Мой расчет оказался верным. На этот раз Варфоломеев еще пуще прежнего закивал головой, но уже утвердительно.
– Да-да. Так и было. Именно так. Этого человека Толмачевский проводил в свой кабинет, и там он оставался.
– Ну, не один же!
– Никто не видел, с кем.
– Отвечайте правду!
– Хорошо. В общем, это нельзя было увидеть. Но… Один раз мне все-таки удалось. Нет, пожалуй, даже два раза… Он оставлял этого самоубийцу с Анной.
– Анной? Вы в этом точно уверены? Скажите, абсолютно точно?
– Абсолютно. Я как-то случайно зашел. Она закричала, почему нет Толмачевского. Видимо, он все время беседы должен был находиться поблизости и никого не впускать. Ну, да. Это вроде была она. Хотя я видел ее считанные секунды… Только, может, чуть худее. Да и глаза поярче… Правда, если честно, – сбивчиво продолжал он, – я и Анну-то мельком всегда видел. Господин Толмачевский не любил, когда она появлялась в клубе.