Смертоносная зима
Шрифт:
— Ничего, я не говорил Ей ничего.
— Врешь. Ты рассказываешь все, о чем Она просит, ты отдашь Ей свою мать, если Она того захочет.
— Оставь мою мать в покое.
— Она там, в Аду? — поинтересовался Хаут с волчьей ухмылкой, от которой внутри у Стилчо опять похолодело. — Возможно, она сможет помочь.
Стилчо ничего не ответил. Ненависть Хаута к пасынкам была неистребима, и над ней можно было бы даже посмеяться, но только не сейчас, когда они были одни. Не сейчас, когда он оказался в зависимости от Хаута. Стилчо вспомнил прошлое. До того, как оказаться на службе у пасынков, он был в Санктуарии простым ломовым извозчиком — занятие, не очень-то располагавшее к каким-то ярким
— Давай займемся делом, — сказал пасынок, думая не столько о Хауте, сколько о Ее приказах. Запахнувшись поплотнее в черный плащ, он зашагал мимо моста. Над головой пролетела птица, показавшаяся смутно знакомой. Что ее влечет туда? Простое любопытство? Вряд ли, что ей делать у реки, если только там не валяются остатки мяса. Не обращая внимания на заграждения и контрольно-пропускные пункты, она перелетела на противоположный берег, в Низовье. Только птицы могут летать где им угодно.
Эта направлялась к казармам, сообразил Стилчо. Он проследил ее полет за мостом — настолько, насколько позволяло его ущербное зрение (мертвый глаз вообще-то тоже действовал, обретая зрение в мире теней вне зависимости от того, была на нем повязка или нет. Последнее время он стал ее носить, будучи истерзан насмешками Хаута и как будто пробуждающейся заботой о собственной внешности). Возле моста он заметил соглядатая из НФОС и нескольких мертвых, собравшихся возле моста, где они погибли. Когда они двинулись вниз по улице, чтобы свернуть на Распутный Перекресток, Хаут был рядом, но отнюдь не пытался его обогнать.
— Снова у своей колдуньи, вот где. — Зип тяжело опустился на деревянные ступеньки дома в Лабиринте. Скорчившаяся рядом женщина в лохмотьях, похожая на нищенку, внимательно слушала, глядя на него. Зип задыхался. Вытащив один из своих ножей, он всадил его в деревянную ступеньку у себя между ног. — Дурак он, вот что скажу я тебе.
— Попридержи язык, — ответила Кама. Это она была женщиной в лохмотьях и прятала под одеждой и плащом немало оружия. На лице ее была грязь, рот испачкан остатками пищи — это тоже входило в маскировку. Она позаботилась даже о запахе. — Если хочешь принести пользу, рви сейчас же в «Единорог» и найди Уинди. Скажи ему, что пора, остальное он сам поймет.
— Я тебе что — мальчик на побегушках?
— Давай!
Зип ушел. Кама поднялась и безукоризненно старческой походкой побрела по темной улице на встречу со следующим связным.
Морут услышал хлопанье крыльев задолго до того, как птица опустилась на окно таверны Мамаши Беко. Король нищих стиснул кулаки и прислушался, но, когда за ставнями замаячило нечто темное, не пошел сразу к окну в задней стене таверны. Твердый, острый клюв принялся без устали стучать по ставням и царапать их. Птица требовала, чтобы ее впустили.
Наконец он подошел и распахнул окно. Птица переступила подоконник, глядя на него во тьме наступившей ночи своими мрачными глазами. А секунду спустя, хлопая крыльями, унеслась прочь. Ее миссия завершилась.
У Морута не было ни малейшего желания выходить этой ночью. Со времени резни в бывшем имении Джабала, а потом в казармах пасынков он жил в состоянии постоянного страха. В Санктуарии, вокруг Распутного Перекрестка бродило множество душ. Так сказал старый слепой
Поэтому он подошел к двери и, вызвав помощника, передал приказ, а уже тот послал человека, который забрался на гребень крыши и замахал факелом.
— Змеи, — прошептала Ишад, лежа в постели с любовником. Она нежно поцеловала его, высвобождаясь из ласкающих рук. — Ты обращал внимание, Страт, что нисийцы и бейсибцы любят змей?
Страт вспомнил ужасный миг — он под окном Роксаны, а под его пяткой струится тело змеи.
— Совпадение?.. — сама себя спросила Ишад. — Не исключено, конечно. Впрочем, настоящие совпадения встречаются очень редко. Поскольку ты не дурак, думаю, веришь в них не больше, чем я.
Стилчо остановился. Сейчас он двигался с осторожностью. Рука Хаута нашла его плечо.
— Они здесь, — прошептал бывший раб.
— Да, они здесь уже долго, — сказал Стилчо о тенях, которые двигались, изгибались и были чернее других теней. — Мы перешли границу. Говорить будешь ты?
— Не дразни меня. Не дразни меня, Стилчо.
— Ты же думаешь, что достаточно могуществен для того, чтобы ходить здесь, имея дело со всеми призраками разом. Пожалуйста! Зачем я тебе нужен?
Пальцы Хаута болезненно впились в его плечо.
— Прошу, поговори с ними ты.
И никаких слов о его матери. С нарочитой неторопливостью Стилчо повернул голову и посмотрел в сторону надвигающейся угрозы. На улицах не было никого живого, кроме Хаута. И его. Многие из нежити принадлежали Роксане. Другие, нет — просто заблудшие, потерянные души, о которых некому было позаботиться и которые, при нынешнем плачевном положении дел в Санктуарии, некому было отправить обратно.
— Я — Стилчо, — сказал он им. Взяв принесенный с собой клеенчатый мешок, он вылил его содержимое на дорогу. Блестящая лужица, которая образовалась в пыли, не была водой. Стилчо отошел. Раздался сухой шелест, сопровождавший суматошное движение и суету. Блестящую лужицу на мостовой накрыло нечто очень напоминающее черное лоскутное одеяло. Он опять отступил и вылил еще немного. — Я дам вам еще, — шептал он. — Все, что от вас потребуется, — это следовать за мной.
Кто-то из призраков в ужасе отшатнулся. Большинство же потянулось за ним. Он налил еще крови. Откуда она, он Хаута не спросил. В эти дни кровь — не проблема.
Тем более для Ишад.
Страту потребовалось усилие, чтобы открыть глаза, а когда ему это удалось, в воздухе стоял шепот, похожий на летнее жужжание пчел, но вокруг была тьма — такая, которая, наверное, предшествовала созданию мира.
— Ты подозреваешь меня, — произнес голос, похожий на гудение овода, на ропот ветра во тьме, — во всех грехах. Говорю тебе: у меня свой интерес. Этот город. Этот порочный город, эта сточная яма, где собирается зло. Он нужен мне таким, каков он есть. Я наделяю своей силой то одну, то другую из сторон. Сейчас я даю ее илсигам. К утру ты об этом забудешь. Но будешь помнить другое.
Страт снова открыл глаза. На это ушли все его силы. Он увидел ее лицо таким, каким еще не видел никогда, в глазах ее был Ад. Он хотел бы вновь ничего не видеть, но воли на это не осталось.
— Я уже сказала тебе, что делать, — сказала Ишад. — Ступай. Уходи, пока можешь. Убирайся отсюда!
Высоко на холме прозвучал горн, медь пронзительно возвещала тревогу. У «Единорога» о тревоге возвестили менее элегантно и куда более прозаично: дозорный загрохотал старыми горшками.