Смесь бульдога с носорогом
Шрифт:
— А от чего они?
— Да от всего, — отмахнулась я.
— Дорогие поди таблетки? — не успокаивался местный представитель власти.
— Пятьсот рублей пачка! — загнула я.
Бабки, с интересом прислушивающиеся к нашему разговору, дружно ахнули.
— Это ж что такое делается, почитай всю пенсию на них отдать! — загалдели они.
Неохотно, но деревенские все же разошлись, жарко матеря правительство, при котором старушки 80 лет от роду вынуждены отказывать себе в жизненно необходимых им оральных контрацептивах.
— Доча, —
— Уйди, — поморщилась я.
— Я ведь не подумавши.
— Слушай, мать, — разозлилась я. — Ты у меня заслуженная учительница, женщина неглупая. Ну как ты могла подумать что я отца убью???
— Так ты ж сама сказала что сейчас он отмучается, — робко сказала она.
— И к тому же — ну ладно, подумала такое, — распалялась я. — Но милицию привести в такой ситуации и народ — это вообще не по-родственному!!!
— За Костеньку перепугалась, — снова зарыдала мать. — Прости меня, дуру старую!
Я посмотрела на нее, маленькую, седенькую, и сердце мое дрогнуло.
— А чего — это ты так? Ты ж всю жизнь ему смерти хотела.
— Он, доча, не такой ведь был раньше, — тихо ответила она.
— Мать, вернешься в город — запишу тебя к психоаналитику, ты и отца довела до такой жизни и меня поедом ешь, никакой жизни от тебя нет, — постановила я и поднявшись, пошла на улицу.
— Доча, ты куда? — вскрикнула мать.
— К знакомым, — буркнула я.
На мать я была зла — так меня перед людьми ославить, и потому решила сходить попроведовать бабусю — одуванчика.
Бабуся воплощала мою мечту о достойной старости. Она сидела в садике за круглым, накрытым белой скатеркой столиком и пила чай с пирожками. В окошке телевизор показывал очередную серию мыльной оперы, и старушка сосредоточенно не глядя слушала о том, что Хосе Фернандес не должен был говорить маленькому Хуанито что его подменили в роддоме. Антураж довершали два резвящихся в траве котенка.
— Бабушка, здравствуйте, можно к вам? — через заборчик поприветствовала я.
— Ааа, доченька, — встрепенулась обрадовавшаяся старушка, — глазки — то не видят, зато по голосам вас всех помню. Заходи, милая!
Пока я обходила заборчик, старушка налила мне в чашечку душистого чая и положила рядом на блюдечко пару пирожков.
— Как хорошо, что ты зашла, а то сижу тут, кукую одна, — приговаривала старушка. — Ты тут к кому приехала — то? Вижу, не местная ты, девонька.
— Да я папу навещаю, — я с удовольствием откусила пирожок, отцепила от джинс серого котенка и взяла его на руки.
— Вот ты посмотри, какая внимательная, — всплеснула руками старушка, — а ко мне сейчас соседка забегала, говорит, одна тут девица отца родного только что зарезала! Что делается!
Я поперхнулась пирожным. Все ясно, сейчас на деревне будут лет тридцать вспоминать — «Это было в тот год, когда Магдалинка Потёмкина отца своего зарезала».
— Эээ, — осторожно начала я, — прямо так
— Истинный крест, — поклялась старушка, — Анисимиха сама видела, как та девица из сарайки вышла с окровавленным топором — видать, на части отца — то рубила, а на крыльце отрубленная нога в луже крови плавала!
Вот черт! Я в полном изумлении уставилась на бабульку. Нога?? Окровавленный топор?? Они что тут, с ума посходили??
— А ты, милая, по делу али так зашла? — полюбопытствовала старушка.
— Да я смотрю, вы одна живете, — улыбнулась я, — вот и решила — может вам пол помыть или постирать надо?
Благие дела каждая ведьма старается совершать по мере своей испорченности. Мало того что они грехи компенсируют — так еще и сила возрастает от этого.
— Ох, милая, — вздохнула старушка, — сын — то у меня хоть и охламон, а о матери позаботился. Хочешь, покажу, чего он мне понавез?
И такое выражение лица у нее было, как у малого ребенка, которому не терпится похвастаться новой игрушкой, что я не вынесла и улыбнулась:
— Конечно покажите!
Бабулька осторожно поднялась, взяла свою палочку и бодро постучала ей перед собой. После чего довольно резво повела меня в дом.
— Вот, посмотри, милая, какая кухня у меня! — лицо ее сияло гордостью и ликованием, — Прямо как в телевизере! И за водой к колодцу не ходить, краник открыл — и все дела!
Кухня и правда была отличная. Странно немного было видеть в деревенском доме натуральную кухню из дуба от Скаволини, не поскупился сынок на бабульку, и в самом деле.
— А вот это — видишь — машинка такая стиральная, — с видом первооткрывателя указала она на «Электролюкс », вмонтированную между плитой и посудомоечной машиной.
— Да, бабушка, мои поздравления, сын у вас что надо, — слегка потрясенно отозвалась я.
— Конечно, — с гордостью отозвалась она. — А ведь первым охламоном на деревне был! Все соседки меня жалели, а теперь рты позакрывали и мне завидуют! А пойдем — ка я тебе гостиную покажу!
И она понеслась дальше по коридору.
— Погляди — ка, как все не по-нашему! — распахнув резные створки дверей, сказала она. Я зашла в комнату. Бежевый пушистый ковер, огромный телевизор, роскошный мебельный гарнитур, большие напольные часы в углу.
Часы в углу…
Не веря своим глазам, я рванула в тот угол, осматривая каждую завитушку резного узора. Ну конечно!
«Магдалина + Дима», — гласила надпись на них, коряво выведенная моей рукой много лет назад.
— Вашего сына зовут Димой…, — в полной прострации сказала я. Дура! Ведь мне тот Дима во сне являлся, нет что б сразу сообразить, что неспроста!
— Конечно Димой, я тебе ведь говорила, — согласилась бабулька. Нет, этого она мне не говорила. Это я только что сама поняла. И дальше я, не слыша что она говорит, медленно ощупала выступы на часах и нажала на нужный. Задняя дверца бесшумно отворилась. Не дыша, я осторожно заглянула внутрь.