Смешанный brак
Шрифт:
– Надо идти по повышению градуса, – говорит он со знанием дела и хватает фужер с красным вином. – Фу, кислятина… А водка есть? Ага, имеется! Ну, за вурст или как их там!
Опрокинув рюмку, Белый не утруждает себя возней с приборами, съедает сосиску с кожурой. Вере тоже надоедает многотрудный процесс, и она макает в горчицу неочищенную сосиску. Ей уже понятен желудочно-кишечный принцип единения: будут угощать национальными блюдами. Клей, соединяющий «сборную Европы», это банальная жратва, праздник живота – их
Взяв в руки меню, она видит следующим пунктом пиццу. Официант – Марко, он называет блюдо пицца-«Маргарита», каковая заранее нарезана аппетитными секторами. Однако Белый презрительно отворачивается от подноса.
– Не буду есть из рук педрилы… – бормочет он, направляясь к столу с напитками. А к Вере приближается Вальтер, которому очень жаль своего знакомого, разнесчастного Курта – тот, оказывается, покупает рыбу и ягоды у придорожных торговцев, то есть питается абы как. Вера уже не вздрагивает, как раньше, она не видит здесь никакого подвоха. Просто сытый немец жалеет немца полуголодного, нормальная национальная солидарность. Или что-то еще? Ах, еще зависть?! И чему же, Вальтер, вы завидуете?
– Тому, что он бывает в интересных местах, видит страну по-настоящему. А в этой Москве… Мы здесь ничего не видим.
– Так в чем проблема? Ноги в руки – и дранг нах русская глубинка!
– Глубинка – это что?
– Это провинция. Исконно-посконная Русь, которую многие ищут и никак не могут найти. Может, вам повезет?
Вальтер долго на нее смотрит, потом серьезно говорит:
– В глубинке нет нужных архивов. А в Москве они есть.
Вера навеселе, ей хочется дерзить, ерничать, и она несет что-то про Миклухо-Маклая, что бредет от одного селения аборигенов к другому, питается подножным кормом, собирая фольклор (типа сказки-легенды-тосты). Внезапно в подсознании вспыхивает тревога: а чего он сюда прется, Маклай стукнутый? Если его на пеший поход потянуло, то, может, еще потянет взглянуть на сиделицу «мертвого дома»? Поковырять рану в духе садо-мазо? Выяснить «истину», которой нет и быть не может? Вере очень не нравится это движение немецкого немца в направлении Москвы, и она глушит тревогу очередным дринком.
Скандал вспыхивает внезапно, и поначалу повод непонятен. Патрик отказывается выносить очередную порцию жратвы, пока рыжая распорядительница не даст сатисфакцию. Француз наседает на нее, перейдя на английский и настойчиво произнося слово «Дюнкерк» в обвинительной интонации. Кэтрин отстреливается короткими фразами, в которых слышится тот же «Дюнкерк», но в интонации оправдательной. Перепалка вскоре обретает тупиковый характер – никто не хочет сдаваться. В полемику втягиваются остальные, возникает многоязыкий гвалт, и над всем этим царит загадочный «Дюнкерк».
Мелани тоже что-то вякает, ускользнув от Белого (он уже ее обрабатывает).
– О чем базар? – вяло интересуется
– Понятия не имею, – отвечает Вера. – Но когда они собачатся – я получаю кайф.
– Я кайф от другого хочу получить. А тёлка говорит: ты пьяный! Да она еще не видела, когда я по-настоящему бухой!
Суть конфликта между островной и материковой Европой проясняет Вальтер. Это давняя (и смертельная) обида французов, которых англичане не эвакуировали во время второй мировой войны с полуострова Дюнкерк. Своих солдат англичане посадили на корабли, а многотысячный французский корпус оставили на растерзание фашистским войскам. То есть союзники повели себя, как предатели, и Патрик, в конце концов, произносит это слово по-русски.
– Почему предатели?! – Обороняется раскрасневшаяся Кэтрин. – Мы просто не успели!
– Вы предатели!
Лицо Вальтера кривит гримаса.
– Странно. Французский корпус уничтожили наши войска, а они между собой ругаются…
– Никто не забыт, ничто не забыто… – бормочет Вера.
– Что?
– Ничего. Они бы еще Жанну д’Арк вспомнили.
– Жанна д’Арк жила давно. А Дюнкерк был совсем недавно. У Патрика там дедушка погиб.
Отставленный кавалер между тем предпринимает рейд по столу, опрокидывая фужер за фужером. Он что-то роняет, это «что-то» со звоном разлетается на осколки, но Белый не просит извинения. Он закусывает недоеденной пиццей (из чужой тарелки), запивает пивом (из горлышка), после чего ищет глазами «тёлку». А ну-ка, иди сюда! Не хочешь?! Тогда сам к тебе подойду! Эй, стоять, бельгийская потаскуха! Смир-рна! А теперь в койку: шаго-ом арш! Мелани грубо хватают за руку, та с испугом вырывается, и гвалт постепенно стихает.
– Да ты чего, мандавошка?! Не хочешь?! А-а, ты с нашими не хочешь, да?! С кем же ты трахаешься? С этим уродом?
Белый указывает на Патрика.
– Или с этим?
Палец утыкают в Вальтера.
– А может, ты с пидором развлекаешься?! То есть он не пидор, а этот… Бисексуал?!
Разногласия тут же забываются, потому что на горизонте общий враг. Когда Вера пытается урезонить скандалиста, ее посылают по известному адресу. После чего Белый хлопает рюмку, достает из кастрюли недоеденную сосиску и прикладывает ее к ширинке. Дескать, видели? Так вот клал я на вас это самое!
– Чего вылупились?! Я же сказал: хер на вас клал! Причем не такую сикуху, а большой и длинный! Если хотите, могу показать какой!
Когда он расстегивает молнию на джинсах, Вера понимает: это катастрофа! Она решительно берет Белого за руку, да только сила солому ломит – ее отбрасывают, как щенка. И что делать?! Постыдная, мерзкая ситуация, каковую не повернуть в другое русло, не обратить в шутку, потому что козел с серьгой абсолютно неуправляем!
Белый ищет глазами Мелани, но та уже ретировалась.